Бояться глупо (с)
читать дальше
Есть места, где те, кого мы любим, вечно живы. Это всегда светлые места. И когда попадаешь туда, этот свет разливается приятным теплом внутри. И там, где было холодно и пусто, распускаются снова цветы, доверчиво подставляя свои лепестки солнечным лучам. В этих местах всегда чудесным образом оказывается всё, что ты любишь. Или любил когда-то. В этих местах вечная весна.
К дому Соби вела извилистая, поросшая травой тропинка. Трава была мягкая и совсем тоненькая, сочного зелёного цвета молодости и жизни. И Рицка ступал по этой траве, но видел не её. Перед его глазами мелькали совсем иные картины. Вот он идёт по той же тропинке к дому Соби прошлой осенью. И вся расстилающаяся перед ним дорога устлана пожелтевшими листьями, отливающими в лучах заходящего солнца золотым и багряным. И Рицка, слушая их шорох, идёт и улыбается. А когда он поднимает голову, Соби стоит на крыльце своего дома и ждёт его. И он тоже улыбается.
Странно это. Тропинка осталась такой же, как и была, и дом нисколько не изменился, по крайней мере, снаружи. Вот только Соби здесь больше не было. Однако стоило только закрыть глаза и остановиться на миг, как тут же снова оживало всё, что, казалось бы, уже было утеряно. И Рицка снова видел опавшие листья, лёгкие, почти невесомые, гонимые таким же лёгким ветерком, приятно обдувающим лицо. Он даже снова чувствовал этот ветер. Тот самый ветер. А не этот. И он снова видел Соби на крыльце, видел настолько отчётливо и ясно, что мог посчитать пуговицы на его светло-сиреневой рубашке. Видел, как ветер играет с его волосами, переливающимися и блестящими в солнечном свете. Видел тлеющую в его пальцах сигарету, с которой сыпался пепел прямо на ступени. А потом Соби поднимал голову, замечал его, улыбался и сразу тушил сигарету о железные перила и выбрасывал в траву. И этот мир, который Рицка видел во всей его призрачной неуловимой красоте, стоило только закрыть глаза, жил как будто своей жизнью. И Рицке казалось, что где-то он действительно существует, этот мир. И что иногда Рицке как будто удаётся приоткрыть эту завесу и заглянуть туда. Но проникнуть и коснуться он не мог. Как будто кто-то высший установил над ним этот жестокий запрет. И нарушить его нельзя. Но Рицка был благодарен хотя бы за то, что ему было позволено смотреть. Ведь если есть где-то мир, в котором жив Соби, это уже безумное счастье. Быть может, мир этот был в его сердце.
Сколько раз он уже поднимался по этим ступеням? Почему-то сейчас Рицка жалел, что не пересчитал все эти разы, чтобы потом можно было думать: «Я был у Соби столько-то раз». Или: «Соби был у меня столько-то раз». И вспоминать каждый раз в мельчайших подробностях, перебирать их в голове, перелистывать как книгу, просматривать как фотоальбом. Здорово бы было.
Когда Рицка выходил из дома этим утром, он сказал Сеймею, что собрался в библиотеку. И почему-то при этом не испытал ни малейших угрызений совести за свою ложь. Конечно, может, Сеймей и отпустил бы его прогуляться к дому Соби. Просто Рицке не хотелось видеть, как изменилось бы выражение его лица при этом. А оно изменилось бы. Сеймей бы расстроился. А Рицке не хотелось этого.
Мальчик остановился перед дверью. Сколько раз он поворачивал эту ручку? Один поворот против часовой стрелки – и открывается мир, наполненный странными запахами краски, табачного дыма, свежих холстов и древесины. Рицка очень любил эти запахи, любил их все вместе, а не по отдельности. И часто, бывая у Соби, он делал один большой вдох, и ему казалось тогда, что от этого эти запахи сохранялись в нём. Он любил их, потому что они были связаны с Соби. Но Рицка никогда не думал, что они могут существовать отдельно от него.
Он повернул дверную ручку, и дверь оказалась не заперта, к его величайшему изумлению. И снова он окунулся в мир этих запахов. Вот только навстречу ему вышел не Соби, а Кио.
Он держал в руке тонкую кисточку, на фартуке отпечатались пятна красной и жёлтой краски, а очки съехали на нос. Кио. Ты всё тот же.
При виде Рицки глаза Кио вдруг расширились, как будто перед ним было что-то пугающее, а кисть выпала из пальцев, с неестественно громким стуком ударившись о деревянный пол.
И Рицка стоял совершенно потерянный, не зная, что ему делать и что говорить. Он боялся, что Кио не примет его. Что сочтёт его виноватым в случившемся, накричит на него и выставит вон. Он был готов ко всему. Он даже хотел искупить свою вину и свой грех, и если Кио хочет что-то сказать, пусть говорит это быстрее. Он всё вытерпит.
Но Кио вдруг подбежал к нему и обнял, низко опустив голову и уткнувшись Рицке в плечо.
- Рицка, - прошептал он. – Как же хорошо, что ты пришёл.
Рицка никогда не слышал таких интонаций в его голосе. Таких безнадёжных и усталых, как будто Рицка был последним, чего Кио ждал в этой жизни.
- Я так счастлив, что ты жив, Рицка, - снова прошептал Кио и вдруг заплакал. И Рицка моментально ощутил в горле ком солёных, еле сдерживаемых слёз. Но он почему-то знал, что плакать нельзя. Что ему не позволено плакать, когда Кио и так плохо. И он сдержался. Я сильный, только повторял он про себя.
Втайне Рицка боялся, что Кио будет ненавидеть его за то, что он выжил. Ведь могло быть наоборот. Соби мог бы остаться жив вместо него, и Кио, конечно, предпочёл бы этот вариант. И Рицке даже захотелось попросить прощения за свою жизнь, в то время как Соби больше не было. Пред Кио он тоже чувствовал себя бесконечно виноватым. Грех, который не искупить ничем. И от этих слёз грех только увеличивается, только сильнее оттягивает усталые плечи и саднит в груди.
Рицка крепко обнял Кио в ответ, потому что это было единственное, что он мог для него сделать. И Кио тоже был тёплым. И Рицка столько хотел сказать ему, но не мог произнести ни слова. Кио. Рицка не осознавал раньше, как сильно любил его, ведь он был связан с Соби. Ведь он был другом Соби, дорогим для него человеком. И сейчас он напоминал о Соби сильнее, чем кто бы то ни было. И первый раз Рицка почувствовал, что он не одинок в своей огромной нескончаемой боли.
- Рицка! Рицка! – Кио вдруг заулыбался, не переставая при этом плакать, и заглянул мальчику в лицо. – Ну, как ты? Ты просто не представляешь, как мне хотелось увидеть тебя! Как хотелось поговорить с тобой… Рицка, - он смотрел на мальчика пристально несколько долгих мгновений, как будто желая ещё раз убедиться, что Рицка действительно пришёл. – Ну что же ты стоишь на пороге? Проходи скорее, - он шмыгнул носом и поспешно вытер слёзы кулаком. Кио. Ты не из тех, кто долго и со вкусом демонстрирует свою боль. Ты не из тех, кто носится со своей болью как с редким музейным экспонатом, всем показывая её. Твои чувства настоящие. Спасибо за то, что тоже любил Соби так же сильно.
Рицка прошёл в просторную комнату. Здесь в самом деле почти ничего не изменилось. Только разве что как будто не хватало чего-то очень важного, но неосязаемого.
Кровать Соби, застеленная тёмно-синим одеялом, а на кровати навалены какие-то вещи: мятая одежда вперемешку с пластиковой посудой и открытый рюкзак. На полу почти некуда было наступить – повсюду картины. Картины Соби.
- Я собираю их для выставки, - пояснил Кио, заметив его взгляд. – Пытаюсь выбрать только самые лучшие, потому что выставка будет небольшой. Но мне все нравятся. Да ты не стой! Проходи к столу и садись! Я сейчас тебе чаю заварю.
Кио засуетился, шаря по полкам в поисках чая, и Рицка не мог сдержать улыбки. Ему казалось, что Соби тоже где-то здесь поблизости и сейчас выйдет из-за стены и скажет Кио что-нибудь вроде: «Выметайся отсюда. Ко мне Рицка пришёл». А Кио бы заворчал в ответ, но всё-таки ушёл бы, бросив на них прощальный взгляд и спрятав улыбку радости за них. И Рицка тоже улыбнулся своему воспоминанию, своему маленькому, но живому миру.
- А ты живёшь здесь? – спросил он.
- Да. Решил обосноваться тут немного, пока новые жильцы не объявятся. Мне очень хорошо здесь, - ответил Кио с улыбкой.
И Рицка вздохнул. Ему тоже всегда нравилось дома у Соби. А сейчас нравилось особенно, потому что это место позволяло поверить в вечную жизнь того, кого любишь, в вечную весну.
Кио поставил на стол две белые чашки с синими цветами и вазочку с конфетами, разлил чай. Рицка вдруг ощутил такую расслабленность, что захотелось откинуться на спинку стула и только блаженно улыбаться. Ему уже так давно никто не наливал чай. Так давно никто не кормил конфетами. А Соби любил его баловать.
Кио начал рассказывать про выставку, про свои картины, расспрашивать Рицку надолго ли тот вернулся. Они ни словом не упомянули Соби, но оба думали только о нём и молчали только о нём. И всё, что бы они ни говорили, казалось им ложным и надуманным, а правдой был только Соби, но говорить о нём было слишком тяжело.
А потом Кио вдруг сказал:
- Я даже не был на церемонии прощания. Меня не пустил твой брат.
Рицка поставил чашку на стол и смотрел на образовавшиеся круги на поверхности тёмной воды. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить сказанное Кио.
- Сеймей был на церемонии прощания?
- Да. А я так надеялся, что он не придёт. Ты тогда лежал в больнице. И когда я пришёл к тебе, он тоже не пустил меня. А потом вы уехали.
- Так ты приходил ко мне? – спросил мальчик, с трудом отрывая взгляд от своей чашки.
- Ну, да, - Кио почесал затылок со смущённым видом. – Твой брат жуткий грубиян. Сказал мне такое, что при ребёнке повторять стыдно.
Рицка даже не обратил внимания на то, что его назвали ребёнком. Хотя раньше обиделся бы. Он только никак не мог поверить, что Сеймей мог быть грубым с кем-то. Рицка привык видеть от него только ласку. Так какой же тогда Сеймей настоящий? Тот, который обнимает его и говорит, что любит? Или тот, который, не дрогнув, вырезал на коже Соби ошейник? Все лгут. Все носят маски.
- Это ты приносишь ему белые хризантемы? – спросил Рицка.
- А ты лилии? – Кио улыбнулся едва заметно, уголками губ.
- Да. А я лилии, - тихо ответил Рицка.
- Это его любимые цветы.
Рицка сжал чашку. Сердце тут же подпрыгнуло к горлу. Он даже не знал об этом. Но предчувствие его не обмануло. Как много ещё знает Кио? Сколько таких значительных мелочей, о которых Рицка понятия не имеет? Сейчас ему хотелось бы знать всё. Потому что спросить у Соби уже нельзя.
- В последнее время он часто рисовал их, - продолжал Кио. – Помню, как-то раз я завалился к нему без предупреждения, потому что он прогулял занятия. Я думал, его даже дома не окажется. И я уж никак не ожидал, что он будет рисовать. Прогулять, чтобы рисовать. Мне это сразу показалось странным. Он сидел на полу рядом с мольбертом, и по его лицу я понял, что что-то не так. Решил, что это твой брат опять обидел его. И я был прав, потому что он велел ему уехать в Китай. Тут уж и мне плакать захотелось. Но ему было ещё хуже. Я давно не видел на его лице такого печального, потерянного выражения. Он держал в руке кисть, но, кажется, даже не замечал этого. Только смотрел в одну точку и ничего не говорил. А на мольберте ещё не высохли лилии. Они были прекрасны. Я просто влюбился в эту работу. Лучшая у него, по-моему. Я тогда не знал, что сказать, перепробовал всё, что мог, а он всё не отвечал. А когда я спросил: «Любишь белые лилии, Со-тян?», он ответил: «Когда я рисую их, я думаю о Рицке. Ему так идут белые лилии».
Сердце мальчика словно готово было выскочить из груди, и неумолимые слёзы подступили к глазам. Он думал о том же, когда выбирал лилии в цветочном магазине. И стало вдруг тяжело и дурно, как будто какое-то холодное нечто душило его чем-то вязким и липким, как будто хотело безжалостно вырвать из сердца всё то, что он так любил и оберегал. Соби. Соби. Соби, как же я скучаю.
- Прости. Мне, наверное, не стоило говорить об этом, - сказал Кио вкрадчивым ласковым голосом, заметив его состояние.
Рицка поспешно замотал головой.
- Нет, нет! Это очень хорошо, что сказал! Со мной всё в порядке.
Они говорили о Соби ещё долго. Всё оставшееся время. Рицка расспрашивал обо всём, что ему хотелось бы узнать, а Кио с удовольствием рассказывал. Иногда его большие чистые глаза увлажнялись, и Рицка сразу отворачивался, чтобы самому не заплакать.
Когда мальчик опомнился и посмотрел на часы, уже было время закрытия библиотеки. Теперь ему придётся придумать хорошее оправдание тому, что он вернётся с пустыми руками. Снова ложь.
Перед уходом Рицка попросил Кио показать ему картину Соби с лилиями. Кио заметно обрадовался этой просьбе, потому что сам, видимо, готов был любоваться этой картиной бесконечно и показывать её всем. Он провёл Рицку в дальний угол комнаты, и мальчик тут же остановил ищущий взгляд на ней. Картина и в самом деле была прекрасна, Кио нисколько не преувеличил её красоту. И Рицке казалось, что если закрыть глаза, можно будет ясно увидеть, как Соби наносил эту вечную красоту на холст, лёгкими взмахами кисти прикасаясь к нему, запечатлев некий абстрактный образ своего сознания и подарив ему вечную жизнь. Соби, если ты и жив где-то, то в этой картине точно. И эти лилии стали одновременно символами чистой любви, смерти и вечности. Как же они прекрасны, Соби.
- Я думаю, ты вправе забрать её себе, - сказал вдруг Кио. – Он ведь рисовал её для тебя.
- Я… - Рицка хотел что-то сказать, но не смог почему-то.
- Да, забирай. Но только после выставки! Она будет в следующую пятницу. Придёшь?
Рицка кивнул.
- Обязательно. Спасибо за всё, Кио.
- Не за что, ушастик, - Кио усмехнулся и потрепал Рицке волосы.
- И ещё, - Рицка посмотрел ему в глаза. – Извини за Сеймея. Мне очень жаль, что он повёл себя так с тобой.
- Ах, пустяки, я уж и забыл об этом! А ты не извиняйся за чужие грехи, Рицка. И главное, не становись таким, как он.
И Рицка рад бы был не извиняться, но вина за всё плохое, что Сеймей сделал тем, кого он любил, висела на нём, как тяжёлый крест, который он не вправе был снять. И ему всё хотелось бы что-нибудь поправить, искупить всё то зло, что совершил его брат, но он не знал, как это можно сделать.
- Кстати, - сказал вдруг Кио, как будто спохватившись. – Я видел твоего брата недели три назад на кладбище. Он был с тем ужасным парнем. И у него не было цветов. Не знаю, что они там делали, но я предпочёл побыстрее смотаться, чтобы лишний раз не натыкаться на них. Глаза б мои их не видели!
- Три недели? – удивился Рицка. – Ты ничего не путаешь? Мы вернулись в Хаконэ не так давно.
- Нет. Я совершенно уверен, - Кио покачал головой с серьёзным видом. – И это далеко не единственный раз, когда я встречался с ним за это время. Такое ощущение, что он специально выслеживал меня, чтобы испортить настроение!
- Что? Несколько раз?
- Так ты не знал, что он ездил сюда? Хмммм. На твоём месте я не доверял бы этому типу, Рицка. Но… Кажется, я опять тебя расстроил. Прости недотёпу.
- Ничего. Это хорошо, что ты сказал мне.
Сеймей. Ты лгал. Ты скрывал. А потом приходил ко мне и просил прощения. Имею ли я право осуждать тебя, Сеймей? Имею ли я право осуждать кого бы то ни было? Любовь не знает зла, осуждения, недоверия. Мы принимаем тех, кого любим. Но иногда это бывает очень больно.
Рицка не спешил домой. Для него больше не существовало комендантского часа, но возможно, незримый запрет, установленный Сеймеем, был ещё более жесток.
Он шёл через парк, и было очень хорошо вот так гулять и ни о чём не думать, подставляя лицо весеннему ветру. Он вспоминал, как замечательно провёл здесь время на прошлых выходных вместе с друзьями. Как оказалось, с ними легче всего было забыться. Когда он слышал звонкий смех Юйко, ему самому хотелось смеяться. И это казалось совершенно естественным.
Осаму приносила свои фотографии, на которых были изображены острые рваные скалы, безбрежный океан, пронзающие чистоту небесной выси птицы, багровые закаты и восходы в нежно-розовой дымке. Снимки понравились Рицке так сильно, что когда все уже насмотрелись, он ещё долго не выпускал их из рук. Осаму умела делать «живые» фотографии, вечные в своей застывшей красоте.
Он смотрел под ноги, как привык уже смотреть, когда гулял в одиночестве. И, видимо, он так глубоко погрузился в свои воспоминания, что не заметил идущего впереди человека. А человек не заметил его. Не потому, что был невнимателен или задумчив, как Рицка, просто он был слепым. И когда Рицка опомнился, было уже слишком поздно, потому что они столкнулись. Мальчик ойкнул и отступил назад, поднимая голову.
- Извините, - сказал он поспешно и хотел добавить ещё что-то в своё оправдание, но слова так и замерли на языке, когда он узнал в худом мужчине в тёмных очках и с тростью Рицу-сенсея. Губы Минами дрогнули, и он сказал скорее утвердительно, чем вопросительно:
- Рицка.
Рицка отступил ещё на шаг.
- Испугался? – спросил Минами, улыбаясь уголками губ. – Только не убегай, Рицка.
И мальчик действительно немного испугался. Призраки прошлого иногда выглядят как живые. Иногда они и бывают живыми.
Этот человек тоже был связан с Соби. И он так похож на него сейчас. Прямая осанка, длинные светлые волосы, на губах холодная полуулыбка, едва уловимый запах лёгких сигарет, тонкие изящные пальцы. И при всей внешней схожести разница с Соби была огромна, и, возможно, похожесть как раз и определяла такой разительный контраст между ними. Рицка не смог бы объяснить на словах эту разницу, он просто чувствовал её. У Соби всегда были тёплые руки. А у этого человека – нет.
- Я и не убегаю, - сказал Рицка. Голос его был спокоен и твёрд, и мальчик уже не понимал, отчего так растерялся вначале.
- Снова куда-то торопишься? Не хочешь пройтись? – спросил Рицу.
- Не вижу в этом необходимости, - ответил мальчик. Этот человек не вызывал в нём ничего, кроме неприязни, но сейчас дело было даже не в антипатии, а в том, что Рицка не хотел ничего слышать и знать ничего не желал. Всё это было. И всё прошло. Так оставьте уже меня в покое. Дайте мне пережить это.
- Видишь ли, Рицка. Я, кажется, заблудился. Вышел погулять, но свернул куда-то не туда. Я всё никак не привыкну к тому, что Аояги Сеймей лишил меня зрения. Не поможешь мне, Рицка?
Глаза Рицки сузились, а губы сжались. Зачем он так? Снова эта боль. Эта вина. Даже перед Рицу. Как ему быть теперь? Где найти столько сил, чтобы искупить всё зло, совершённое тобой, Сеймей? И как при этом не преступить тонкую грань, делающую тебя моим врагом? Я говорил, что я на твоей стороне. А сейчас помогаю Рицу-сенсею. Я так устал. Где же здесь правда, Соби?
Они свернули на узкую малолюдную дорожку. Рицу продолжал улыбаться чему-то своему, раздражая мальчика всё больше, и постукивать железным наконечником своей длинной трости, как будто ощупывая путь.
- А как твоё здоровье, Рицка? – спросил он. – Не сильно пострадал в аварии?
- Всё прекрасно, - ответил Рицка сквозь зубы.
- Научился лгать? Ты прав, так проще. Ты сейчас особенно уязвим. Без Соби-куна тебе следует быть осторожным вдвойне. Пока тебя некому защитить.
Тропинка становилась всё уже и темнее, утопая в зелени высоких деревьев. И Рицке всё меньше нравился этот разговор.
- Мне не нужна защита. А Соби умер, и с этим уже ничего не подёлаешь, - сказал он, подумав с колкой обидой за Соби, что Рицу-сенсея даже нисколько не огорчает гибель его лучшего ученика.
- Умер, говоришь? На твоём месте я не был бы так в этом уверен.
Рицка остановился и замер, настолько дикими ему показались эти слова.
- Что вы имеете в виду?
- Да ничего особенного, - сказал Минами, и голос у него был таким, как будто он издевался над мальчиком. – Просто я не верю, что Соби-кун мог просто так умереть. Я слишком хорошо знаю его.
Рицка тяжело вздохнул, и они пошли дальше. Верил ли Рицу в смерть Соби или не верил – его это мало интересовало. Соби умер, и это факт. И снова саднит в груди, и снова что-то важное как будто ускользнуло от него как раз в тот момент, когда он уже мог коснуться его.
- Соби умер, - повторил Рицка. Он сам удивлялся, с какой лёгкостью и уверенностью ему теперь давалась эта фраза. – Я даже был на его могиле.
- На могиле? – с любопытством переспросил Минами. – Ну и что? Это ещё ничего не доказывает.
- Доказывает, - упрямо повторил мальчик. – Соби похоронили, и его прах лежит в могиле.
- Правда? – Рицу откровенно насмехался. – Помнится, прах твоего брата покоился на семейном алтаре и ты каждый день зажигал для него свечи.
Рицка снова остановился. Он терял самообладание. Как же больно. Каждое слово этого человека причиняет только боль. Он так жесток. Почему?
- Что же ты молчишь, Рицка? Только не начинай плакать, я этого терпеть не могу. Я только и хотел сказать, что Сеймей – последний человек для тебя, которому можно верить. Хотя теперь, когда перед тобой открыты такие перспективы, ты, конечно, не захочешь меня слушать. Вы с ним победили.
- Победили? – переспросил Рицка.
- А как это ещё назвать? Война окончена. Мы капитулировали, вы - завоевали всё, что хотели.
Рицка ничего не понимал и не хотел понимать, но отчего-то всё равно не мог не спросить:
- О чём вы? Что мы завоевали?
Рицу вдруг рассмеялся.
- Я вижу, Сеймей не спешит посвящать тебя в свои действия. Тогда я расскажу. Семи Лун больше не существует. По крайней мере, не существует в том составе, в котором существовали раньше. Сеймей захватил школу. Несколько наших, в том числе и я, чудом остались в живых. Сеймей любит власть, ты знаешь об этом? Он так и остался эгоистичным мальчишкой, каким был в четырнадцать. Готов сокрушить всё на своём пути только ради одной желаемой игрушки. И при этом удивительно умён. Смог обмануть даже меня. А уж тебя тем более.
- Верить вам у меня тоже нет никаких оснований, - ответил Рицка, хотя голос его был уже не так твёрд, как он хотел бы. Он больше не мог это слушать. Семь Лун – почти забытое словосочетание. Семь Лун – это что-то из далёкого прошлого. А Сеймей убийца. Нет. Нет. Нет. Не хочу это вспоминать. И думать об этом не буду!
- Конечно, нет. Было бы глупо с твоей стороны, если бы ты так просто доверился мне. Но мы с твоим братом в равных позициях. Ему ты можешь доверять ровно настолько же, насколько доверяешь мне. Он говорил, что любит тебя, да, Рицка? Он сказал это и заставил тебя оплакивать его смерть. Он лгал тебе. Откуда ты знаешь, может, он на самом деле ненавидит тебя? Солгать для него – ничего не стоит. Молчишь? Ты уже не так уверен? У тебя нет никаких доказательств, что Сеймей любит тебя, а не использует. Так же, как ты не можешь доказать, что Соби-кун мёртв.
- Всё, хватит! – закричал Рицка. – Прекратите, хватит!
Его крик был отчаянным, надрывным, а глубокая рана на сердце снова обливалась кровью, и снова он как будто ощутил холодный металл лезвия внутри. Больно, больно, сколько же ещё будет боли? Когда же это закончится? Лучше бы я тоже умер.
- СОБИ МЁРТВ! – кричал мальчик. – А вы просто сумасшедший!
И Рицка развернулся и побежал, тяжело дыша, глотая слёзы, спотыкаясь, ничего не видя. Минами слушал звук его затихающих быстрых шагов и улыбался.
- Ты повзрослеешь, Рицка. И ты ещё захочешь знать. И тогда ты придёшь ко мне.
Иллюзии, всегда неизбежно рассыпающиеся в прах, причиняют боль, отбирая всё, во что хотелось верить. И чем сильнее хотелось верить, тем больнее потерять эту веру, а вместе с ней все надежды, расцветающие в сознании радостными картинами, на которых все счастливы. И чем больше убеждаешь себя, тем больше этих картин и надежды. А потом случается то, чего боялся. То, что прятал в самых дальних тёмных углах сознания, там, куда не проникает солнечный свет и самые чистые святые мечты о счастье. И всё-таки почему-то это случается. Выбирается из своего тёмного угла. Неизбежно. И всё рушится. Всё, во что верил и хотел верить. Абсолютно всё, даже жизнь. Крушение иллюзий не оставляет ничего. И стоя посреди обломков, задаёшь вопрос немым небесам: «Почему? Как мне теперь собрать всё это обратно?»
В ванной было тихо, прохладно и темно. В последнее время Рицке нравилось мыться при выключенном свете. Он любил сидеть в горячей воде и слушать, как из крана падают капли. И было так спокойно. Это был для него один из способов расслабиться и прогнать навязчивые мысли обо всех своих неудачах и неудачах тех, кого он любил. А неудачи любимых воспринимались ещё тяжелее, чем свои собственные. За себя Рицка не привык переживать.
Плохо было только, когда вода остывала. Снова нужно было возвращаться в комнату, ложиться в постель и пытаться уснуть. Вечера были для Рицки самым тяжёлым временем. Потому что все мысли, которые он гнал в течение дня, возвращались, подкрадывались в ночной тьме. И снова он ворочался, отчаявшись уже найти такое положение, чтобы не было больно. И иногда подушка была мокрой от слёз, хотя Рицка и не помнил и не замечал даже, что плакал. Неудачи. Крушение иллюзий. Бессилие. Быть счастливым по определению невозможно. Рицка не понимал, как можно спокойно спать ночью, если мама его в больнице, если ей плохо, если Кио плачет у него на плече, если Сеймей делает все эти ужасные вещи? Как можно быть самому счастливым, если столько людей несчастны? Он не понимал, как бы ни старался. Он всё хотел сделать что-нибудь, но только ещё острее ощущал своё бессилие. Что у него есть? Есть ли у него что-то, что могло бы помочь ему изменить всё это? И чем больше Рицка думал об этом в тёплой воде или в постели в тёмной комнате, тем больше убеждался, что есть только то, что Соби нет.
А если его нет, и изменить это нельзя, нет ни смысла, ни желания менять и всё остальное. Пусть всё продолжается, как продолжалось. Пусть все оставят его в покое.
Он почти уснул, проваливаясь в спасительное забвение, как вдруг дверь распахнулась, и в ванную влетел Сеймей. Не замечая Рицки, он сразу пустил воду в раковину и начал с каким-то отчаянным остервенением отмывать руки.
Рицка вздохнул. Он хотел сказать брату о своём присутствии, но так и не сказал. Только смотрел, как Сеймей моет руки, а потом шею и лицо. Он так хотел отмыться, как будто вывалялся в грязи, хотя одежда была чистой.
Мальчик вспомнил, как года три назад Сеймей приходил к нему в ванную всякий раз, когда Рицка мылся. Не было такого случая, чтобы он не пришёл. Они подолгу сидели в воде вместе, смеялись и дурачились, кидая друг в друга ошмётки белой мыльной пены. Однажды Сеймей задержался где-то, Рицке надоело ждать его, и он решил помыться один. И когда он уже собирался вылезать из воды, Сеймей вдруг вернулся.
- Рицка, не спи в ванной, - сказал он тогда, улыбаясь.
- Сеймей? – Рицка тут же встрепенулся. Вода с громким плеском пролилась на пол.
Сеймей стоял в дверном проеме, сложив руки на груди, и улыбался.
- Почему меня не дождался? Помылись бы вместе.
Мальчик сделал вид, что надулся.
- Тебя пока дождешься! А мне завтра рано вставать!
- Помыть тебе голову? – он начал раздеваться.
- Я уже помыл, не видишь что ли?!
- А я еще раз помою.
- Зачем?!! Сеймей!
Сеймей всегда умел настоять на своем. И Рицке нравилось поддаваться ему. Нравилось ощущать его опеку, силу, заботу. Конечно, иногда это и раздражало, когда Рицка в порывах «взрослости» начинал ругать брата за чрезмерное попечительство над ним. Но чаще всего ему это было даже приятно. Приятней, чем он сам себе в этом признавался.
А потом всё вдруг изменилось.
- Рицка? – Сеймей закрыл кран и как будто испугался, увидев мальчика. – Почему ты сидишь в темноте?
- Да так просто, - отозвался Рицка, сделав вид, что не заметил странного поведения Сеймея.
- Так ведь можно уснуть и утонуть, - Сеймей улыбнулся. – Будь осторожнее. Можно к тебе? Мы так давно не мылись вместе.
Рицка ощутил внутреннее напряжение и непонятно откуда взявшуюся нервозность.
- Не стоит, наверное… Я уже ухожу.
- Почему сразу уходишь? Может, свет включить?
- Нет! Не включай!
- Да перестань. Что случилось? Помыть тебе голову?
- Не надо, Сеймей. Лучше уходи.
- Вот как? А раньше тебе это нравилось.
Рицка молчал. Он сидел, поджав ноги и обхватив колени руками, и смотрел, как капает вода. Смотреть на Сеймея он почему-то не мог. Выдержать его взгляд и не сломаться было так трудно. Когда же он научится? Без Соби его внутренней силы стало как будто вдвое меньше.
Похоже, Сеймей не собирался уходить. Наоборот, он подошёл к самому краю ванны и остановился, пристально глядя на Рицку.
- Ты что-то скрываешь от меня, Рицка? – спросил он. – Может, у тебя появилось имя?
Рицка взглянул на него в изумлении.
- Имя?
- Да, твоё истинное имя. Loveless. Мне кажется странным, что оно до сих пор не проступило на твоей коже. Может, оно там, где ты не замечаешь?
- Нет. Нет у меня никакого имени.
Сеймей опустился на колени. Теперь его тёплое дыхание щекотало шею.
- А тебе бы не хотелось, чтобы оно было? – спросил Сеймей шёпотом.
- Не знаю.
- Разве тебе не хотелось бы, чтобы у тебя был боец? Настоящий, принадлежащий только тебе?
- Не знаю, - снова ответил Рицка. Он только знал, что ему очень не нравится этот вкрадчивый шёпот.
- А может, тебе хотелось бы самому стать бойцом? Сражаться за того, кого любишь, защищать его?
- Что? О чём ты? Я ведь жертва, как я могу быть ещё и бойцом?
- А ты уверен, что ты жертва?
Рицка почувствовал, что снова теряется. Он всё ещё ничего в этом не понимал. В ушах до сих пор звучал холодный ровный голос Минами Рицу. Ты уверен, что Сеймей любит тебя? Ты уверен, что Соби-кун мёртв? Ты не можешь никому верить. Так много вопросов. Есть ли хоть где-нибудь ответы на них?
- Не знаю, Сеймей! Прекрати всё это спрашивать! – закричал он. Он снова чувствовал себя ведомым, а Сеймея ведущим. И только знал, что с этим нужно срочно что-то сделать. – Лучше скажи мне, ты видел тело Соби?
Сеймей перестал улыбаться.
- Почему ты спрашиваешь об этом?
- Потому что! Просто скажи, видел или нет!
- Конечно. Я видел его мёртвым, Рицка. Какие ещё есть вопросы?
- Никаких.
- Вот и хорошо. Тогда я пойду. Нисей зовёт меня. И не сиди долго в воде, - сказав это, Сеймей вышел. Он любил, чтобы последнее слово всегда было за ним. Оставшись один, Рицка успокоился. Ему очень нужно было, чтобы Сеймей сказал это. Что видел Соби мёртвым. Ему очень важно было поверить Сеймею. Мы всегда доверяем тем, кто нам дорог.
И Рицка действительно думал, что доверяет Сеймею. Он старательно убеждал себя в этом, пока вытирал мокрые волосы жёлтым махровым полотенцем, пока обтирал кожу, собирая капельки влаги и пока надевал пижаму. Он всё ещё был уверен в непогрешимости и искренности брата, когда спускался зачем-то на цыпочках на несколько ступенек в гостиную, чтобы лучше услышать разговор Нисея и Сеймея. И, если бы его спросили сейчас, что он делает, Рицка, возможно, очнулся бы от бессознательного сна наяву и очень удивился своим действиям.
- Я ведь уже говорил тебе, чтобы ты не звал меня по пустякам, - сказал Сеймей, откинувшись на спинку дивана и прикрыв глаза, как будто от чрезмерного утомления.
- А может, я соскучился? – ухмыльнулся Нисей, сидящий в кресле напротив, спиной к Рицке.
- Замолчи. Думай, что несёшь. Если можешь справиться без меня, нечего меня дёргать. Лучше бы я остался с Рицкой.
- Ну уж извини, что я не Рицка! – вспылил вдруг Нисей.
Сеймей приоткрыл глаза и посмотрел на своего бойца с выражением крайней степени гадливости:
- Повторяю ещё раз, держи язык за зубами, Акаме. А то я тебе его отрежу.
Рицка сглотнул и зажмурился. Нет, это не его брат. Не тот Сеймей, который только что был с ним в ванной. Не тот, который всегда его успокаивал и говорил то, что Рицке хотелось услышать. Это был какой-то другой человек. Чужой, холодный. Ещё более холодный и чужой, чем Рицу-сенсей. «Но мы с твоим братом в равных позициях. Ему ты можешь доверять ровно настолько же, насколько доверяешь мне». Если это действительно так…. Если это действительно не Сеймей… Рицка решил попробовать посмотреть на этого человека в теле его брата так же отвлечённо, как он смотрел на прохожих на улице, например. Если это не Сеймей, нужно постараться не любить его хотя бы несколько минут и взглянуть трезво на происходящее. Нужно быть сильным и взрослым.
- Хочешь знать моё мнение, мой возлюбленный Сеймей?! – прошипел Нисей, вскочив с кресла и склонившись над сидевшим в той же флегматичной позе Сеймеем.
- Не хочу. Уж избавь меня от такого удовольствия.
- А мне плевать, что ты не хочешь! Я тебе не Агацума и не твоя собачка! Ты хоть сам понимаешь, в каком дерьме мы оказались?! Так что будь добр слушать моё мнение! В моих планах пока не числится пункт «сдохнуть»! А не хочешь слушать, вали к Агацуме, он сделает всё, что тебе приспичит!
- Не выражайся так при мне, - ответил Сеймей, начиная раздражаться. – Ты не оставляешь мне выбора, Акаме. Я всё-таки отрежу тебе твой болтливый, гадкий и грязный язык. Без него ты будешь куда полезнее. Мы ведь уже много раз говорили об этом. Агацума мёртв. А следовательно, я не могу пойти к нему. Хотя ты прав, он был бы мне сейчас намного полезнее тебя.
- Да, да, да! Хоть при мне мог бы называть вещи своими именами, Сеймей! Самому ещё не надоело? Всё равно Рицка тебя уделает. Он сильнее тебя!
- Я знаю, что сильнее. Но у меня всё под контролем, так что хватит закатывать истерику. Тебе ничего не угрожает. Просто делай, что я говорю, и всё будет распрекрасно. А Рицка всё равно ничего не может без Агацумы. Так что он нам не помеха.
- А если…
- Закрой рот, Нисей. Никаких «если» не будет, - он медленно поднялся с дивана и посмотрел на Нисея взглядом победителя. – Подожди меня на улице. Я ещё не пожелал Рицке спокойной ночи.
Пробормотав какое-то ругательство, Нисей поплёлся к двери, а Рицка вскочил с колен и побежал в свою комнату, чтобы Сеймей не заметил его. Он даже не думал о том, что только что услышал, возможно, потому, что это было ожившим воплощением самого страшного кошмара. Он думал только, что единственный способ скрыть от брата своё состояние – это притвориться спящим. Только бы успеть. Только бы успеть. Больше ничего.
Когда Сеймей вошёл в спальню, Рицка уже лежал на кровати, свернувшись калачиком и стараясь по возможности дышать как можно тише. Сеймей подобрался к нему почти неслышно, сел на край кровати и вздохнул.
- Рицка… Ты уже спишь? – прошептал он.
Мальчик не ответил.
- Прости, что опоздал, - шепнул Сеймей ещё тише и, склонившись, поцеловал Рицку в висок. – Спокойной ночи, мой милый, маленький Рицка.
Он посидел ещё немного, и когда Рицка уже был уверен, что сердце его не выдержит ещё одного громкого тяжёлого удара, Сеймей встал и, прошептав что-то ещё, ушёл из комнаты. Рицка распахнул сверкнувшие в темноте большие глаза. Перевернулся на спину, так было легче дышать. В следующее мгновение по щекам его побежали крупные слёзы, которых он даже не замечал. Сеймей. Сеймей, возможно ли такое? Возможно ли, чтобы ты так обманул меня? Обманул всех? Снова?
Он ясно помнил, как два года назад подходил к семейному алтарю, вдыхал запах белых хризантем, любовался хрупкостью их невесомой красоты, думал о вечности. Зажигал свечи и подолгу смотрел на их трепещущее пламя, ощущая тепло и умиротворение. Он молился тогда о том, чтобы Сеймей обрёл покой, чтобы он попал туда, где не бывает слёз и горечи потерь, туда, где много света и тепла, где вечно живы те, кого мы любим. И когда ему начало казаться, что он сполна оплакал его смерть, Сеймей вернулся. Кому он возносил свои молитвы? Зачем? Зачем Сеймей так поступил с ним? С мамой? И он нашёл в себе силы простить ему этот обман только потому, что Сеймей был жив, и это было величайшим чудом для него тогда.
И теперь. Могло ли всё повториться снова? А если и повторилось, то где ему найти столько сил, чтобы пережить это ещё раз? Нет. Этого не может быть. Соби умер. Сеймей сказал так и ему, и Нисею. Но… Нет. Он умер, умер, умер. И Рицка уже оплакал и его смерть, и его могилу, и помолился, чтобы Соби никогда больше не испытал там такой боли, какую Рицка переживал здесь. Всё это в прошлом. Соби умер. И, наверняка он сейчас счастлив где-то, ему не о чем больше волноваться.
Рицке потребовалось слишком много душевных сил, чтобы поверить в смерть Соби. Настолько много, что он уже не мог «поверить обратно». Не мог допустить хоть маленькую надежду на то, что Соби мог всё это время засыпать и просыпаться, любоваться на закат, рисовать свои картины или курить свои сигареты. Он гнал от себя теперь все мысли об этом. Потому что надежды всегда рушились. Твоя вера – ничто для пустоты и разрушения. Все светлые мечты будут уничтожены, как случалось уже много раз, бесконечное множество раз. Сколько было таких разов, когда Соби мерещился ему на улице, а потом вдруг превращался в чужого человека, равнодушного к его горю и его потере? Нет, хватит. Он больше не будет допускать напрасных надежд. Есть предел даже боли. И предел этот – равнодушие.
В кабинете доктора Кацуко сегодня было светло, хотя Рицка предпочёл бы темноту, как в то время, когда он ещё бывал здесь в качестве пациента. Сейчас он пришёл как друг, и Кацуко-сенсей любезно выделила ему час своего свободного времени. Из открытого окна лился мягкий свет весеннего солнца, и пылинки медленно танцевали в луче этого света, а доктор расспрашивала его обо всём, о чём Рицке так трудно было рассказывать. Но он говорил и улыбался, потому что не хотел, чтобы она волновалась за него. Ему хотелось только, чтобы она улыбалась в ответ, чуть смущаясь от его неожиданной внешней взрослости, и чтобы сфотографировалась с ним на прощание.
Но ведь вернулся он сюда не для этого. О причинах этого визита знала, пожалуй, только его интуиция. А сам Рицка пришёл лишь потому, что здесь, в этом кабинете, столько раз он получал ответы на мучающие его вопросы. Кацуко-сенсей всегда умела найти нужные слова. А если и не находила, то всегда давала подсказку, и Рицка уже сам позднее понимал что-то важное. Это было место, где жили ответы.
- Ты хочешь поговорить о чём-нибудь, Рицка? – спросила она, и прядь отросших волос упала ей на плечо. – Я могу закрыть жалюзи, а ты приляг отдохни. Вид у тебя измученный.
Рицка кивнул и улыбнулся ей с благодарностью. Всё-таки есть люди, от которых трудно что-либо утаить.
- Можно спросить у вас кое-что, сенсей? – прошептал мальчик, пока она закрывала жалюзи.
- Конечно, Рицка. Всё что угодно. Ты ведь для этого и пришёл.
- Как быть, если всё, во что ты верил, рухнуло? И если человек, которого ты любишь, обманывает тебя и поступает плохо по отношению к другим? Как мне поверить снова?
Она вздохнула, и Рицка напрягся. Если она не знает, к кому идти тогда?
- Это очень больно, если тот, кого ты любишь, обманывает тебя, - сказала она. – Но это не повод замыкаться в себе. Если закроешься ото всех и перестанешь верить, боли и предательств будет, возможно, и меньше. Но разве это жизнь тогда? Если однажды плюнули в душу, нужно найти в себе силы и мужество, чтобы открыть душу опять. Даже если будут плевать снова и снова, нельзя закрываться. Отвернуться и закрыться от мира и в особенности от тех, кто тебя любит, во много раз хуже, чем быть обманутым, Рицка.
- Значит… Значит, я всё-таки пытался сбежать.
- Есть вещи, которые настигнут тебя, сколько бы ты ни бежал. Так может, лучше разобраться с ними сразу и не тратить лишние силы на бегство?
- Наверное, - Рицка закрыл глаза и откинулся на спинку дивана. – А что если я уверен, что один не справлюсь с ними?
- Всегда найдутся люди, которые захотят тебе помочь, Рицка. Нужно только не стесняться просить помощи.
- И всё-таки есть ситуации, когда никто не может помочь. Когда нужно принять решение самому. Как поступить правильно? Как узнать, где правда?
- Правда – это то, что в твоём сердце, Рицка.
Из кабинета Рицка вышел успокоенным и расслабленным. Его даже начало клонить в сон – бессонная ночь поисков ответов давала о себе знать. И хоть Рицка ещё и не решил, что будет делать дальше, ему казалось, что самое главное уже сделано. Как будто что-то незримо изменилось в нём самом, и больше не было гложущего беспокойства и давящего бессилия. Ему казалось, что всё теперь разрешится, как должно. Что если он что-то и искал, то теперь точно нашёл, хотя, что именно он нашёл, Рицка не знал.
Вернувшись домой, Рицка прошёл прямо в свою комнату, к столу, на котором лежала картина Соби с белыми лилиями. Он принёс её со вчерашней выставки, но так и не развернул почему-то. Сейчас же Рицка неторопливо развязал плотные белые верёвки, развернул обёрточную бумагу, взял картину и переложил на пол. Потом отошёл и взглянул на неё издалека. И почему-то захотелось улыбаться. И не было больше той удушливой боли, стягивающей грудь, мешающей спать, не дающей покоя даже среди дневных забот, не отпускающей и во сне, вытравляя из сердца слёзы на подушку. Теперь ничего этого не было. И вместо этого была сила, которой Рицка не мог дать ни имени, ни объяснения. Он знал только, что эта сила поможет ему двигаться дальше, поможет ему снова подняться и сделать всё то, на что он раньше не мог решиться. Поможет идти путём Правды и Света, который мальчик ещё давно избрал для себя.
Он повесил картину на стену над своей кроватью и снова почувствовал Соби рядом. Чистейшие белые лилии, как окно в вечную весну, туда, где Соби всегда ждал его. Есть вещи, которые уже не вернуть, но всё-таки кое-что ещё осталось. И Рицка может постараться вернуть хотя бы самую малость. Если есть хоть что-то, что он может изменить, он это сделает. Ибо всё, что было разрушено, однажды возродится вновь.
продолжение следует...
Глава 4
Крушение
Крушение
Есть места, где те, кого мы любим, вечно живы. Это всегда светлые места. И когда попадаешь туда, этот свет разливается приятным теплом внутри. И там, где было холодно и пусто, распускаются снова цветы, доверчиво подставляя свои лепестки солнечным лучам. В этих местах всегда чудесным образом оказывается всё, что ты любишь. Или любил когда-то. В этих местах вечная весна.
К дому Соби вела извилистая, поросшая травой тропинка. Трава была мягкая и совсем тоненькая, сочного зелёного цвета молодости и жизни. И Рицка ступал по этой траве, но видел не её. Перед его глазами мелькали совсем иные картины. Вот он идёт по той же тропинке к дому Соби прошлой осенью. И вся расстилающаяся перед ним дорога устлана пожелтевшими листьями, отливающими в лучах заходящего солнца золотым и багряным. И Рицка, слушая их шорох, идёт и улыбается. А когда он поднимает голову, Соби стоит на крыльце своего дома и ждёт его. И он тоже улыбается.
Странно это. Тропинка осталась такой же, как и была, и дом нисколько не изменился, по крайней мере, снаружи. Вот только Соби здесь больше не было. Однако стоило только закрыть глаза и остановиться на миг, как тут же снова оживало всё, что, казалось бы, уже было утеряно. И Рицка снова видел опавшие листья, лёгкие, почти невесомые, гонимые таким же лёгким ветерком, приятно обдувающим лицо. Он даже снова чувствовал этот ветер. Тот самый ветер. А не этот. И он снова видел Соби на крыльце, видел настолько отчётливо и ясно, что мог посчитать пуговицы на его светло-сиреневой рубашке. Видел, как ветер играет с его волосами, переливающимися и блестящими в солнечном свете. Видел тлеющую в его пальцах сигарету, с которой сыпался пепел прямо на ступени. А потом Соби поднимал голову, замечал его, улыбался и сразу тушил сигарету о железные перила и выбрасывал в траву. И этот мир, который Рицка видел во всей его призрачной неуловимой красоте, стоило только закрыть глаза, жил как будто своей жизнью. И Рицке казалось, что где-то он действительно существует, этот мир. И что иногда Рицке как будто удаётся приоткрыть эту завесу и заглянуть туда. Но проникнуть и коснуться он не мог. Как будто кто-то высший установил над ним этот жестокий запрет. И нарушить его нельзя. Но Рицка был благодарен хотя бы за то, что ему было позволено смотреть. Ведь если есть где-то мир, в котором жив Соби, это уже безумное счастье. Быть может, мир этот был в его сердце.
Сколько раз он уже поднимался по этим ступеням? Почему-то сейчас Рицка жалел, что не пересчитал все эти разы, чтобы потом можно было думать: «Я был у Соби столько-то раз». Или: «Соби был у меня столько-то раз». И вспоминать каждый раз в мельчайших подробностях, перебирать их в голове, перелистывать как книгу, просматривать как фотоальбом. Здорово бы было.
Когда Рицка выходил из дома этим утром, он сказал Сеймею, что собрался в библиотеку. И почему-то при этом не испытал ни малейших угрызений совести за свою ложь. Конечно, может, Сеймей и отпустил бы его прогуляться к дому Соби. Просто Рицке не хотелось видеть, как изменилось бы выражение его лица при этом. А оно изменилось бы. Сеймей бы расстроился. А Рицке не хотелось этого.
Мальчик остановился перед дверью. Сколько раз он поворачивал эту ручку? Один поворот против часовой стрелки – и открывается мир, наполненный странными запахами краски, табачного дыма, свежих холстов и древесины. Рицка очень любил эти запахи, любил их все вместе, а не по отдельности. И часто, бывая у Соби, он делал один большой вдох, и ему казалось тогда, что от этого эти запахи сохранялись в нём. Он любил их, потому что они были связаны с Соби. Но Рицка никогда не думал, что они могут существовать отдельно от него.
Он повернул дверную ручку, и дверь оказалась не заперта, к его величайшему изумлению. И снова он окунулся в мир этих запахов. Вот только навстречу ему вышел не Соби, а Кио.
Он держал в руке тонкую кисточку, на фартуке отпечатались пятна красной и жёлтой краски, а очки съехали на нос. Кио. Ты всё тот же.
При виде Рицки глаза Кио вдруг расширились, как будто перед ним было что-то пугающее, а кисть выпала из пальцев, с неестественно громким стуком ударившись о деревянный пол.
И Рицка стоял совершенно потерянный, не зная, что ему делать и что говорить. Он боялся, что Кио не примет его. Что сочтёт его виноватым в случившемся, накричит на него и выставит вон. Он был готов ко всему. Он даже хотел искупить свою вину и свой грех, и если Кио хочет что-то сказать, пусть говорит это быстрее. Он всё вытерпит.
Но Кио вдруг подбежал к нему и обнял, низко опустив голову и уткнувшись Рицке в плечо.
- Рицка, - прошептал он. – Как же хорошо, что ты пришёл.
Рицка никогда не слышал таких интонаций в его голосе. Таких безнадёжных и усталых, как будто Рицка был последним, чего Кио ждал в этой жизни.
- Я так счастлив, что ты жив, Рицка, - снова прошептал Кио и вдруг заплакал. И Рицка моментально ощутил в горле ком солёных, еле сдерживаемых слёз. Но он почему-то знал, что плакать нельзя. Что ему не позволено плакать, когда Кио и так плохо. И он сдержался. Я сильный, только повторял он про себя.
Втайне Рицка боялся, что Кио будет ненавидеть его за то, что он выжил. Ведь могло быть наоборот. Соби мог бы остаться жив вместо него, и Кио, конечно, предпочёл бы этот вариант. И Рицке даже захотелось попросить прощения за свою жизнь, в то время как Соби больше не было. Пред Кио он тоже чувствовал себя бесконечно виноватым. Грех, который не искупить ничем. И от этих слёз грех только увеличивается, только сильнее оттягивает усталые плечи и саднит в груди.
Рицка крепко обнял Кио в ответ, потому что это было единственное, что он мог для него сделать. И Кио тоже был тёплым. И Рицка столько хотел сказать ему, но не мог произнести ни слова. Кио. Рицка не осознавал раньше, как сильно любил его, ведь он был связан с Соби. Ведь он был другом Соби, дорогим для него человеком. И сейчас он напоминал о Соби сильнее, чем кто бы то ни было. И первый раз Рицка почувствовал, что он не одинок в своей огромной нескончаемой боли.
- Рицка! Рицка! – Кио вдруг заулыбался, не переставая при этом плакать, и заглянул мальчику в лицо. – Ну, как ты? Ты просто не представляешь, как мне хотелось увидеть тебя! Как хотелось поговорить с тобой… Рицка, - он смотрел на мальчика пристально несколько долгих мгновений, как будто желая ещё раз убедиться, что Рицка действительно пришёл. – Ну что же ты стоишь на пороге? Проходи скорее, - он шмыгнул носом и поспешно вытер слёзы кулаком. Кио. Ты не из тех, кто долго и со вкусом демонстрирует свою боль. Ты не из тех, кто носится со своей болью как с редким музейным экспонатом, всем показывая её. Твои чувства настоящие. Спасибо за то, что тоже любил Соби так же сильно.
Рицка прошёл в просторную комнату. Здесь в самом деле почти ничего не изменилось. Только разве что как будто не хватало чего-то очень важного, но неосязаемого.
Кровать Соби, застеленная тёмно-синим одеялом, а на кровати навалены какие-то вещи: мятая одежда вперемешку с пластиковой посудой и открытый рюкзак. На полу почти некуда было наступить – повсюду картины. Картины Соби.
- Я собираю их для выставки, - пояснил Кио, заметив его взгляд. – Пытаюсь выбрать только самые лучшие, потому что выставка будет небольшой. Но мне все нравятся. Да ты не стой! Проходи к столу и садись! Я сейчас тебе чаю заварю.
Кио засуетился, шаря по полкам в поисках чая, и Рицка не мог сдержать улыбки. Ему казалось, что Соби тоже где-то здесь поблизости и сейчас выйдет из-за стены и скажет Кио что-нибудь вроде: «Выметайся отсюда. Ко мне Рицка пришёл». А Кио бы заворчал в ответ, но всё-таки ушёл бы, бросив на них прощальный взгляд и спрятав улыбку радости за них. И Рицка тоже улыбнулся своему воспоминанию, своему маленькому, но живому миру.
- А ты живёшь здесь? – спросил он.
- Да. Решил обосноваться тут немного, пока новые жильцы не объявятся. Мне очень хорошо здесь, - ответил Кио с улыбкой.
И Рицка вздохнул. Ему тоже всегда нравилось дома у Соби. А сейчас нравилось особенно, потому что это место позволяло поверить в вечную жизнь того, кого любишь, в вечную весну.
Кио поставил на стол две белые чашки с синими цветами и вазочку с конфетами, разлил чай. Рицка вдруг ощутил такую расслабленность, что захотелось откинуться на спинку стула и только блаженно улыбаться. Ему уже так давно никто не наливал чай. Так давно никто не кормил конфетами. А Соби любил его баловать.
Кио начал рассказывать про выставку, про свои картины, расспрашивать Рицку надолго ли тот вернулся. Они ни словом не упомянули Соби, но оба думали только о нём и молчали только о нём. И всё, что бы они ни говорили, казалось им ложным и надуманным, а правдой был только Соби, но говорить о нём было слишком тяжело.
А потом Кио вдруг сказал:
- Я даже не был на церемонии прощания. Меня не пустил твой брат.
Рицка поставил чашку на стол и смотрел на образовавшиеся круги на поверхности тёмной воды. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить сказанное Кио.
- Сеймей был на церемонии прощания?
- Да. А я так надеялся, что он не придёт. Ты тогда лежал в больнице. И когда я пришёл к тебе, он тоже не пустил меня. А потом вы уехали.
- Так ты приходил ко мне? – спросил мальчик, с трудом отрывая взгляд от своей чашки.
- Ну, да, - Кио почесал затылок со смущённым видом. – Твой брат жуткий грубиян. Сказал мне такое, что при ребёнке повторять стыдно.
Рицка даже не обратил внимания на то, что его назвали ребёнком. Хотя раньше обиделся бы. Он только никак не мог поверить, что Сеймей мог быть грубым с кем-то. Рицка привык видеть от него только ласку. Так какой же тогда Сеймей настоящий? Тот, который обнимает его и говорит, что любит? Или тот, который, не дрогнув, вырезал на коже Соби ошейник? Все лгут. Все носят маски.
- Это ты приносишь ему белые хризантемы? – спросил Рицка.
- А ты лилии? – Кио улыбнулся едва заметно, уголками губ.
- Да. А я лилии, - тихо ответил Рицка.
- Это его любимые цветы.
Рицка сжал чашку. Сердце тут же подпрыгнуло к горлу. Он даже не знал об этом. Но предчувствие его не обмануло. Как много ещё знает Кио? Сколько таких значительных мелочей, о которых Рицка понятия не имеет? Сейчас ему хотелось бы знать всё. Потому что спросить у Соби уже нельзя.
- В последнее время он часто рисовал их, - продолжал Кио. – Помню, как-то раз я завалился к нему без предупреждения, потому что он прогулял занятия. Я думал, его даже дома не окажется. И я уж никак не ожидал, что он будет рисовать. Прогулять, чтобы рисовать. Мне это сразу показалось странным. Он сидел на полу рядом с мольбертом, и по его лицу я понял, что что-то не так. Решил, что это твой брат опять обидел его. И я был прав, потому что он велел ему уехать в Китай. Тут уж и мне плакать захотелось. Но ему было ещё хуже. Я давно не видел на его лице такого печального, потерянного выражения. Он держал в руке кисть, но, кажется, даже не замечал этого. Только смотрел в одну точку и ничего не говорил. А на мольберте ещё не высохли лилии. Они были прекрасны. Я просто влюбился в эту работу. Лучшая у него, по-моему. Я тогда не знал, что сказать, перепробовал всё, что мог, а он всё не отвечал. А когда я спросил: «Любишь белые лилии, Со-тян?», он ответил: «Когда я рисую их, я думаю о Рицке. Ему так идут белые лилии».
Сердце мальчика словно готово было выскочить из груди, и неумолимые слёзы подступили к глазам. Он думал о том же, когда выбирал лилии в цветочном магазине. И стало вдруг тяжело и дурно, как будто какое-то холодное нечто душило его чем-то вязким и липким, как будто хотело безжалостно вырвать из сердца всё то, что он так любил и оберегал. Соби. Соби. Соби, как же я скучаю.
- Прости. Мне, наверное, не стоило говорить об этом, - сказал Кио вкрадчивым ласковым голосом, заметив его состояние.
Рицка поспешно замотал головой.
- Нет, нет! Это очень хорошо, что сказал! Со мной всё в порядке.
Они говорили о Соби ещё долго. Всё оставшееся время. Рицка расспрашивал обо всём, что ему хотелось бы узнать, а Кио с удовольствием рассказывал. Иногда его большие чистые глаза увлажнялись, и Рицка сразу отворачивался, чтобы самому не заплакать.
Когда мальчик опомнился и посмотрел на часы, уже было время закрытия библиотеки. Теперь ему придётся придумать хорошее оправдание тому, что он вернётся с пустыми руками. Снова ложь.
Перед уходом Рицка попросил Кио показать ему картину Соби с лилиями. Кио заметно обрадовался этой просьбе, потому что сам, видимо, готов был любоваться этой картиной бесконечно и показывать её всем. Он провёл Рицку в дальний угол комнаты, и мальчик тут же остановил ищущий взгляд на ней. Картина и в самом деле была прекрасна, Кио нисколько не преувеличил её красоту. И Рицке казалось, что если закрыть глаза, можно будет ясно увидеть, как Соби наносил эту вечную красоту на холст, лёгкими взмахами кисти прикасаясь к нему, запечатлев некий абстрактный образ своего сознания и подарив ему вечную жизнь. Соби, если ты и жив где-то, то в этой картине точно. И эти лилии стали одновременно символами чистой любви, смерти и вечности. Как же они прекрасны, Соби.
- Я думаю, ты вправе забрать её себе, - сказал вдруг Кио. – Он ведь рисовал её для тебя.
- Я… - Рицка хотел что-то сказать, но не смог почему-то.
- Да, забирай. Но только после выставки! Она будет в следующую пятницу. Придёшь?
Рицка кивнул.
- Обязательно. Спасибо за всё, Кио.
- Не за что, ушастик, - Кио усмехнулся и потрепал Рицке волосы.
- И ещё, - Рицка посмотрел ему в глаза. – Извини за Сеймея. Мне очень жаль, что он повёл себя так с тобой.
- Ах, пустяки, я уж и забыл об этом! А ты не извиняйся за чужие грехи, Рицка. И главное, не становись таким, как он.
И Рицка рад бы был не извиняться, но вина за всё плохое, что Сеймей сделал тем, кого он любил, висела на нём, как тяжёлый крест, который он не вправе был снять. И ему всё хотелось бы что-нибудь поправить, искупить всё то зло, что совершил его брат, но он не знал, как это можно сделать.
- Кстати, - сказал вдруг Кио, как будто спохватившись. – Я видел твоего брата недели три назад на кладбище. Он был с тем ужасным парнем. И у него не было цветов. Не знаю, что они там делали, но я предпочёл побыстрее смотаться, чтобы лишний раз не натыкаться на них. Глаза б мои их не видели!
- Три недели? – удивился Рицка. – Ты ничего не путаешь? Мы вернулись в Хаконэ не так давно.
- Нет. Я совершенно уверен, - Кио покачал головой с серьёзным видом. – И это далеко не единственный раз, когда я встречался с ним за это время. Такое ощущение, что он специально выслеживал меня, чтобы испортить настроение!
- Что? Несколько раз?
- Так ты не знал, что он ездил сюда? Хмммм. На твоём месте я не доверял бы этому типу, Рицка. Но… Кажется, я опять тебя расстроил. Прости недотёпу.
- Ничего. Это хорошо, что ты сказал мне.
Сеймей. Ты лгал. Ты скрывал. А потом приходил ко мне и просил прощения. Имею ли я право осуждать тебя, Сеймей? Имею ли я право осуждать кого бы то ни было? Любовь не знает зла, осуждения, недоверия. Мы принимаем тех, кого любим. Но иногда это бывает очень больно.
* * *
Рицка не спешил домой. Для него больше не существовало комендантского часа, но возможно, незримый запрет, установленный Сеймеем, был ещё более жесток.
Он шёл через парк, и было очень хорошо вот так гулять и ни о чём не думать, подставляя лицо весеннему ветру. Он вспоминал, как замечательно провёл здесь время на прошлых выходных вместе с друзьями. Как оказалось, с ними легче всего было забыться. Когда он слышал звонкий смех Юйко, ему самому хотелось смеяться. И это казалось совершенно естественным.
Осаму приносила свои фотографии, на которых были изображены острые рваные скалы, безбрежный океан, пронзающие чистоту небесной выси птицы, багровые закаты и восходы в нежно-розовой дымке. Снимки понравились Рицке так сильно, что когда все уже насмотрелись, он ещё долго не выпускал их из рук. Осаму умела делать «живые» фотографии, вечные в своей застывшей красоте.
Он смотрел под ноги, как привык уже смотреть, когда гулял в одиночестве. И, видимо, он так глубоко погрузился в свои воспоминания, что не заметил идущего впереди человека. А человек не заметил его. Не потому, что был невнимателен или задумчив, как Рицка, просто он был слепым. И когда Рицка опомнился, было уже слишком поздно, потому что они столкнулись. Мальчик ойкнул и отступил назад, поднимая голову.
- Извините, - сказал он поспешно и хотел добавить ещё что-то в своё оправдание, но слова так и замерли на языке, когда он узнал в худом мужчине в тёмных очках и с тростью Рицу-сенсея. Губы Минами дрогнули, и он сказал скорее утвердительно, чем вопросительно:
- Рицка.
Рицка отступил ещё на шаг.
- Испугался? – спросил Минами, улыбаясь уголками губ. – Только не убегай, Рицка.
И мальчик действительно немного испугался. Призраки прошлого иногда выглядят как живые. Иногда они и бывают живыми.
Этот человек тоже был связан с Соби. И он так похож на него сейчас. Прямая осанка, длинные светлые волосы, на губах холодная полуулыбка, едва уловимый запах лёгких сигарет, тонкие изящные пальцы. И при всей внешней схожести разница с Соби была огромна, и, возможно, похожесть как раз и определяла такой разительный контраст между ними. Рицка не смог бы объяснить на словах эту разницу, он просто чувствовал её. У Соби всегда были тёплые руки. А у этого человека – нет.
- Я и не убегаю, - сказал Рицка. Голос его был спокоен и твёрд, и мальчик уже не понимал, отчего так растерялся вначале.
- Снова куда-то торопишься? Не хочешь пройтись? – спросил Рицу.
- Не вижу в этом необходимости, - ответил мальчик. Этот человек не вызывал в нём ничего, кроме неприязни, но сейчас дело было даже не в антипатии, а в том, что Рицка не хотел ничего слышать и знать ничего не желал. Всё это было. И всё прошло. Так оставьте уже меня в покое. Дайте мне пережить это.
- Видишь ли, Рицка. Я, кажется, заблудился. Вышел погулять, но свернул куда-то не туда. Я всё никак не привыкну к тому, что Аояги Сеймей лишил меня зрения. Не поможешь мне, Рицка?
Глаза Рицки сузились, а губы сжались. Зачем он так? Снова эта боль. Эта вина. Даже перед Рицу. Как ему быть теперь? Где найти столько сил, чтобы искупить всё зло, совершённое тобой, Сеймей? И как при этом не преступить тонкую грань, делающую тебя моим врагом? Я говорил, что я на твоей стороне. А сейчас помогаю Рицу-сенсею. Я так устал. Где же здесь правда, Соби?
Они свернули на узкую малолюдную дорожку. Рицу продолжал улыбаться чему-то своему, раздражая мальчика всё больше, и постукивать железным наконечником своей длинной трости, как будто ощупывая путь.
- А как твоё здоровье, Рицка? – спросил он. – Не сильно пострадал в аварии?
- Всё прекрасно, - ответил Рицка сквозь зубы.
- Научился лгать? Ты прав, так проще. Ты сейчас особенно уязвим. Без Соби-куна тебе следует быть осторожным вдвойне. Пока тебя некому защитить.
Тропинка становилась всё уже и темнее, утопая в зелени высоких деревьев. И Рицке всё меньше нравился этот разговор.
- Мне не нужна защита. А Соби умер, и с этим уже ничего не подёлаешь, - сказал он, подумав с колкой обидой за Соби, что Рицу-сенсея даже нисколько не огорчает гибель его лучшего ученика.
- Умер, говоришь? На твоём месте я не был бы так в этом уверен.
Рицка остановился и замер, настолько дикими ему показались эти слова.
- Что вы имеете в виду?
- Да ничего особенного, - сказал Минами, и голос у него был таким, как будто он издевался над мальчиком. – Просто я не верю, что Соби-кун мог просто так умереть. Я слишком хорошо знаю его.
Рицка тяжело вздохнул, и они пошли дальше. Верил ли Рицу в смерть Соби или не верил – его это мало интересовало. Соби умер, и это факт. И снова саднит в груди, и снова что-то важное как будто ускользнуло от него как раз в тот момент, когда он уже мог коснуться его.
- Соби умер, - повторил Рицка. Он сам удивлялся, с какой лёгкостью и уверенностью ему теперь давалась эта фраза. – Я даже был на его могиле.
- На могиле? – с любопытством переспросил Минами. – Ну и что? Это ещё ничего не доказывает.
- Доказывает, - упрямо повторил мальчик. – Соби похоронили, и его прах лежит в могиле.
- Правда? – Рицу откровенно насмехался. – Помнится, прах твоего брата покоился на семейном алтаре и ты каждый день зажигал для него свечи.
Рицка снова остановился. Он терял самообладание. Как же больно. Каждое слово этого человека причиняет только боль. Он так жесток. Почему?
- Что же ты молчишь, Рицка? Только не начинай плакать, я этого терпеть не могу. Я только и хотел сказать, что Сеймей – последний человек для тебя, которому можно верить. Хотя теперь, когда перед тобой открыты такие перспективы, ты, конечно, не захочешь меня слушать. Вы с ним победили.
- Победили? – переспросил Рицка.
- А как это ещё назвать? Война окончена. Мы капитулировали, вы - завоевали всё, что хотели.
Рицка ничего не понимал и не хотел понимать, но отчего-то всё равно не мог не спросить:
- О чём вы? Что мы завоевали?
Рицу вдруг рассмеялся.
- Я вижу, Сеймей не спешит посвящать тебя в свои действия. Тогда я расскажу. Семи Лун больше не существует. По крайней мере, не существует в том составе, в котором существовали раньше. Сеймей захватил школу. Несколько наших, в том числе и я, чудом остались в живых. Сеймей любит власть, ты знаешь об этом? Он так и остался эгоистичным мальчишкой, каким был в четырнадцать. Готов сокрушить всё на своём пути только ради одной желаемой игрушки. И при этом удивительно умён. Смог обмануть даже меня. А уж тебя тем более.
- Верить вам у меня тоже нет никаких оснований, - ответил Рицка, хотя голос его был уже не так твёрд, как он хотел бы. Он больше не мог это слушать. Семь Лун – почти забытое словосочетание. Семь Лун – это что-то из далёкого прошлого. А Сеймей убийца. Нет. Нет. Нет. Не хочу это вспоминать. И думать об этом не буду!
- Конечно, нет. Было бы глупо с твоей стороны, если бы ты так просто доверился мне. Но мы с твоим братом в равных позициях. Ему ты можешь доверять ровно настолько же, насколько доверяешь мне. Он говорил, что любит тебя, да, Рицка? Он сказал это и заставил тебя оплакивать его смерть. Он лгал тебе. Откуда ты знаешь, может, он на самом деле ненавидит тебя? Солгать для него – ничего не стоит. Молчишь? Ты уже не так уверен? У тебя нет никаких доказательств, что Сеймей любит тебя, а не использует. Так же, как ты не можешь доказать, что Соби-кун мёртв.
- Всё, хватит! – закричал Рицка. – Прекратите, хватит!
Его крик был отчаянным, надрывным, а глубокая рана на сердце снова обливалась кровью, и снова он как будто ощутил холодный металл лезвия внутри. Больно, больно, сколько же ещё будет боли? Когда же это закончится? Лучше бы я тоже умер.
- СОБИ МЁРТВ! – кричал мальчик. – А вы просто сумасшедший!
И Рицка развернулся и побежал, тяжело дыша, глотая слёзы, спотыкаясь, ничего не видя. Минами слушал звук его затихающих быстрых шагов и улыбался.
- Ты повзрослеешь, Рицка. И ты ещё захочешь знать. И тогда ты придёшь ко мне.
* * *
Иллюзии, всегда неизбежно рассыпающиеся в прах, причиняют боль, отбирая всё, во что хотелось верить. И чем сильнее хотелось верить, тем больнее потерять эту веру, а вместе с ней все надежды, расцветающие в сознании радостными картинами, на которых все счастливы. И чем больше убеждаешь себя, тем больше этих картин и надежды. А потом случается то, чего боялся. То, что прятал в самых дальних тёмных углах сознания, там, куда не проникает солнечный свет и самые чистые святые мечты о счастье. И всё-таки почему-то это случается. Выбирается из своего тёмного угла. Неизбежно. И всё рушится. Всё, во что верил и хотел верить. Абсолютно всё, даже жизнь. Крушение иллюзий не оставляет ничего. И стоя посреди обломков, задаёшь вопрос немым небесам: «Почему? Как мне теперь собрать всё это обратно?»
В ванной было тихо, прохладно и темно. В последнее время Рицке нравилось мыться при выключенном свете. Он любил сидеть в горячей воде и слушать, как из крана падают капли. И было так спокойно. Это был для него один из способов расслабиться и прогнать навязчивые мысли обо всех своих неудачах и неудачах тех, кого он любил. А неудачи любимых воспринимались ещё тяжелее, чем свои собственные. За себя Рицка не привык переживать.
Плохо было только, когда вода остывала. Снова нужно было возвращаться в комнату, ложиться в постель и пытаться уснуть. Вечера были для Рицки самым тяжёлым временем. Потому что все мысли, которые он гнал в течение дня, возвращались, подкрадывались в ночной тьме. И снова он ворочался, отчаявшись уже найти такое положение, чтобы не было больно. И иногда подушка была мокрой от слёз, хотя Рицка и не помнил и не замечал даже, что плакал. Неудачи. Крушение иллюзий. Бессилие. Быть счастливым по определению невозможно. Рицка не понимал, как можно спокойно спать ночью, если мама его в больнице, если ей плохо, если Кио плачет у него на плече, если Сеймей делает все эти ужасные вещи? Как можно быть самому счастливым, если столько людей несчастны? Он не понимал, как бы ни старался. Он всё хотел сделать что-нибудь, но только ещё острее ощущал своё бессилие. Что у него есть? Есть ли у него что-то, что могло бы помочь ему изменить всё это? И чем больше Рицка думал об этом в тёплой воде или в постели в тёмной комнате, тем больше убеждался, что есть только то, что Соби нет.
А если его нет, и изменить это нельзя, нет ни смысла, ни желания менять и всё остальное. Пусть всё продолжается, как продолжалось. Пусть все оставят его в покое.
Он почти уснул, проваливаясь в спасительное забвение, как вдруг дверь распахнулась, и в ванную влетел Сеймей. Не замечая Рицки, он сразу пустил воду в раковину и начал с каким-то отчаянным остервенением отмывать руки.
Рицка вздохнул. Он хотел сказать брату о своём присутствии, но так и не сказал. Только смотрел, как Сеймей моет руки, а потом шею и лицо. Он так хотел отмыться, как будто вывалялся в грязи, хотя одежда была чистой.
Мальчик вспомнил, как года три назад Сеймей приходил к нему в ванную всякий раз, когда Рицка мылся. Не было такого случая, чтобы он не пришёл. Они подолгу сидели в воде вместе, смеялись и дурачились, кидая друг в друга ошмётки белой мыльной пены. Однажды Сеймей задержался где-то, Рицке надоело ждать его, и он решил помыться один. И когда он уже собирался вылезать из воды, Сеймей вдруг вернулся.
- Рицка, не спи в ванной, - сказал он тогда, улыбаясь.
- Сеймей? – Рицка тут же встрепенулся. Вода с громким плеском пролилась на пол.
Сеймей стоял в дверном проеме, сложив руки на груди, и улыбался.
- Почему меня не дождался? Помылись бы вместе.
Мальчик сделал вид, что надулся.
- Тебя пока дождешься! А мне завтра рано вставать!
- Помыть тебе голову? – он начал раздеваться.
- Я уже помыл, не видишь что ли?!
- А я еще раз помою.
- Зачем?!! Сеймей!
Сеймей всегда умел настоять на своем. И Рицке нравилось поддаваться ему. Нравилось ощущать его опеку, силу, заботу. Конечно, иногда это и раздражало, когда Рицка в порывах «взрослости» начинал ругать брата за чрезмерное попечительство над ним. Но чаще всего ему это было даже приятно. Приятней, чем он сам себе в этом признавался.
А потом всё вдруг изменилось.
- Рицка? – Сеймей закрыл кран и как будто испугался, увидев мальчика. – Почему ты сидишь в темноте?
- Да так просто, - отозвался Рицка, сделав вид, что не заметил странного поведения Сеймея.
- Так ведь можно уснуть и утонуть, - Сеймей улыбнулся. – Будь осторожнее. Можно к тебе? Мы так давно не мылись вместе.
Рицка ощутил внутреннее напряжение и непонятно откуда взявшуюся нервозность.
- Не стоит, наверное… Я уже ухожу.
- Почему сразу уходишь? Может, свет включить?
- Нет! Не включай!
- Да перестань. Что случилось? Помыть тебе голову?
- Не надо, Сеймей. Лучше уходи.
- Вот как? А раньше тебе это нравилось.
Рицка молчал. Он сидел, поджав ноги и обхватив колени руками, и смотрел, как капает вода. Смотреть на Сеймея он почему-то не мог. Выдержать его взгляд и не сломаться было так трудно. Когда же он научится? Без Соби его внутренней силы стало как будто вдвое меньше.
Похоже, Сеймей не собирался уходить. Наоборот, он подошёл к самому краю ванны и остановился, пристально глядя на Рицку.
- Ты что-то скрываешь от меня, Рицка? – спросил он. – Может, у тебя появилось имя?
Рицка взглянул на него в изумлении.
- Имя?
- Да, твоё истинное имя. Loveless. Мне кажется странным, что оно до сих пор не проступило на твоей коже. Может, оно там, где ты не замечаешь?
- Нет. Нет у меня никакого имени.
Сеймей опустился на колени. Теперь его тёплое дыхание щекотало шею.
- А тебе бы не хотелось, чтобы оно было? – спросил Сеймей шёпотом.
- Не знаю.
- Разве тебе не хотелось бы, чтобы у тебя был боец? Настоящий, принадлежащий только тебе?
- Не знаю, - снова ответил Рицка. Он только знал, что ему очень не нравится этот вкрадчивый шёпот.
- А может, тебе хотелось бы самому стать бойцом? Сражаться за того, кого любишь, защищать его?
- Что? О чём ты? Я ведь жертва, как я могу быть ещё и бойцом?
- А ты уверен, что ты жертва?
Рицка почувствовал, что снова теряется. Он всё ещё ничего в этом не понимал. В ушах до сих пор звучал холодный ровный голос Минами Рицу. Ты уверен, что Сеймей любит тебя? Ты уверен, что Соби-кун мёртв? Ты не можешь никому верить. Так много вопросов. Есть ли хоть где-нибудь ответы на них?
- Не знаю, Сеймей! Прекрати всё это спрашивать! – закричал он. Он снова чувствовал себя ведомым, а Сеймея ведущим. И только знал, что с этим нужно срочно что-то сделать. – Лучше скажи мне, ты видел тело Соби?
Сеймей перестал улыбаться.
- Почему ты спрашиваешь об этом?
- Потому что! Просто скажи, видел или нет!
- Конечно. Я видел его мёртвым, Рицка. Какие ещё есть вопросы?
- Никаких.
- Вот и хорошо. Тогда я пойду. Нисей зовёт меня. И не сиди долго в воде, - сказав это, Сеймей вышел. Он любил, чтобы последнее слово всегда было за ним. Оставшись один, Рицка успокоился. Ему очень нужно было, чтобы Сеймей сказал это. Что видел Соби мёртвым. Ему очень важно было поверить Сеймею. Мы всегда доверяем тем, кто нам дорог.
И Рицка действительно думал, что доверяет Сеймею. Он старательно убеждал себя в этом, пока вытирал мокрые волосы жёлтым махровым полотенцем, пока обтирал кожу, собирая капельки влаги и пока надевал пижаму. Он всё ещё был уверен в непогрешимости и искренности брата, когда спускался зачем-то на цыпочках на несколько ступенек в гостиную, чтобы лучше услышать разговор Нисея и Сеймея. И, если бы его спросили сейчас, что он делает, Рицка, возможно, очнулся бы от бессознательного сна наяву и очень удивился своим действиям.
- Я ведь уже говорил тебе, чтобы ты не звал меня по пустякам, - сказал Сеймей, откинувшись на спинку дивана и прикрыв глаза, как будто от чрезмерного утомления.
- А может, я соскучился? – ухмыльнулся Нисей, сидящий в кресле напротив, спиной к Рицке.
- Замолчи. Думай, что несёшь. Если можешь справиться без меня, нечего меня дёргать. Лучше бы я остался с Рицкой.
- Ну уж извини, что я не Рицка! – вспылил вдруг Нисей.
Сеймей приоткрыл глаза и посмотрел на своего бойца с выражением крайней степени гадливости:
- Повторяю ещё раз, держи язык за зубами, Акаме. А то я тебе его отрежу.
Рицка сглотнул и зажмурился. Нет, это не его брат. Не тот Сеймей, который только что был с ним в ванной. Не тот, который всегда его успокаивал и говорил то, что Рицке хотелось услышать. Это был какой-то другой человек. Чужой, холодный. Ещё более холодный и чужой, чем Рицу-сенсей. «Но мы с твоим братом в равных позициях. Ему ты можешь доверять ровно настолько же, насколько доверяешь мне». Если это действительно так…. Если это действительно не Сеймей… Рицка решил попробовать посмотреть на этого человека в теле его брата так же отвлечённо, как он смотрел на прохожих на улице, например. Если это не Сеймей, нужно постараться не любить его хотя бы несколько минут и взглянуть трезво на происходящее. Нужно быть сильным и взрослым.
- Хочешь знать моё мнение, мой возлюбленный Сеймей?! – прошипел Нисей, вскочив с кресла и склонившись над сидевшим в той же флегматичной позе Сеймеем.
- Не хочу. Уж избавь меня от такого удовольствия.
- А мне плевать, что ты не хочешь! Я тебе не Агацума и не твоя собачка! Ты хоть сам понимаешь, в каком дерьме мы оказались?! Так что будь добр слушать моё мнение! В моих планах пока не числится пункт «сдохнуть»! А не хочешь слушать, вали к Агацуме, он сделает всё, что тебе приспичит!
- Не выражайся так при мне, - ответил Сеймей, начиная раздражаться. – Ты не оставляешь мне выбора, Акаме. Я всё-таки отрежу тебе твой болтливый, гадкий и грязный язык. Без него ты будешь куда полезнее. Мы ведь уже много раз говорили об этом. Агацума мёртв. А следовательно, я не могу пойти к нему. Хотя ты прав, он был бы мне сейчас намного полезнее тебя.
- Да, да, да! Хоть при мне мог бы называть вещи своими именами, Сеймей! Самому ещё не надоело? Всё равно Рицка тебя уделает. Он сильнее тебя!
- Я знаю, что сильнее. Но у меня всё под контролем, так что хватит закатывать истерику. Тебе ничего не угрожает. Просто делай, что я говорю, и всё будет распрекрасно. А Рицка всё равно ничего не может без Агацумы. Так что он нам не помеха.
- А если…
- Закрой рот, Нисей. Никаких «если» не будет, - он медленно поднялся с дивана и посмотрел на Нисея взглядом победителя. – Подожди меня на улице. Я ещё не пожелал Рицке спокойной ночи.
Пробормотав какое-то ругательство, Нисей поплёлся к двери, а Рицка вскочил с колен и побежал в свою комнату, чтобы Сеймей не заметил его. Он даже не думал о том, что только что услышал, возможно, потому, что это было ожившим воплощением самого страшного кошмара. Он думал только, что единственный способ скрыть от брата своё состояние – это притвориться спящим. Только бы успеть. Только бы успеть. Больше ничего.
Когда Сеймей вошёл в спальню, Рицка уже лежал на кровати, свернувшись калачиком и стараясь по возможности дышать как можно тише. Сеймей подобрался к нему почти неслышно, сел на край кровати и вздохнул.
- Рицка… Ты уже спишь? – прошептал он.
Мальчик не ответил.
- Прости, что опоздал, - шепнул Сеймей ещё тише и, склонившись, поцеловал Рицку в висок. – Спокойной ночи, мой милый, маленький Рицка.
Он посидел ещё немного, и когда Рицка уже был уверен, что сердце его не выдержит ещё одного громкого тяжёлого удара, Сеймей встал и, прошептав что-то ещё, ушёл из комнаты. Рицка распахнул сверкнувшие в темноте большие глаза. Перевернулся на спину, так было легче дышать. В следующее мгновение по щекам его побежали крупные слёзы, которых он даже не замечал. Сеймей. Сеймей, возможно ли такое? Возможно ли, чтобы ты так обманул меня? Обманул всех? Снова?
Он ясно помнил, как два года назад подходил к семейному алтарю, вдыхал запах белых хризантем, любовался хрупкостью их невесомой красоты, думал о вечности. Зажигал свечи и подолгу смотрел на их трепещущее пламя, ощущая тепло и умиротворение. Он молился тогда о том, чтобы Сеймей обрёл покой, чтобы он попал туда, где не бывает слёз и горечи потерь, туда, где много света и тепла, где вечно живы те, кого мы любим. И когда ему начало казаться, что он сполна оплакал его смерть, Сеймей вернулся. Кому он возносил свои молитвы? Зачем? Зачем Сеймей так поступил с ним? С мамой? И он нашёл в себе силы простить ему этот обман только потому, что Сеймей был жив, и это было величайшим чудом для него тогда.
И теперь. Могло ли всё повториться снова? А если и повторилось, то где ему найти столько сил, чтобы пережить это ещё раз? Нет. Этого не может быть. Соби умер. Сеймей сказал так и ему, и Нисею. Но… Нет. Он умер, умер, умер. И Рицка уже оплакал и его смерть, и его могилу, и помолился, чтобы Соби никогда больше не испытал там такой боли, какую Рицка переживал здесь. Всё это в прошлом. Соби умер. И, наверняка он сейчас счастлив где-то, ему не о чем больше волноваться.
Рицке потребовалось слишком много душевных сил, чтобы поверить в смерть Соби. Настолько много, что он уже не мог «поверить обратно». Не мог допустить хоть маленькую надежду на то, что Соби мог всё это время засыпать и просыпаться, любоваться на закат, рисовать свои картины или курить свои сигареты. Он гнал от себя теперь все мысли об этом. Потому что надежды всегда рушились. Твоя вера – ничто для пустоты и разрушения. Все светлые мечты будут уничтожены, как случалось уже много раз, бесконечное множество раз. Сколько было таких разов, когда Соби мерещился ему на улице, а потом вдруг превращался в чужого человека, равнодушного к его горю и его потере? Нет, хватит. Он больше не будет допускать напрасных надежд. Есть предел даже боли. И предел этот – равнодушие.
* * *
В кабинете доктора Кацуко сегодня было светло, хотя Рицка предпочёл бы темноту, как в то время, когда он ещё бывал здесь в качестве пациента. Сейчас он пришёл как друг, и Кацуко-сенсей любезно выделила ему час своего свободного времени. Из открытого окна лился мягкий свет весеннего солнца, и пылинки медленно танцевали в луче этого света, а доктор расспрашивала его обо всём, о чём Рицке так трудно было рассказывать. Но он говорил и улыбался, потому что не хотел, чтобы она волновалась за него. Ему хотелось только, чтобы она улыбалась в ответ, чуть смущаясь от его неожиданной внешней взрослости, и чтобы сфотографировалась с ним на прощание.
Но ведь вернулся он сюда не для этого. О причинах этого визита знала, пожалуй, только его интуиция. А сам Рицка пришёл лишь потому, что здесь, в этом кабинете, столько раз он получал ответы на мучающие его вопросы. Кацуко-сенсей всегда умела найти нужные слова. А если и не находила, то всегда давала подсказку, и Рицка уже сам позднее понимал что-то важное. Это было место, где жили ответы.
- Ты хочешь поговорить о чём-нибудь, Рицка? – спросила она, и прядь отросших волос упала ей на плечо. – Я могу закрыть жалюзи, а ты приляг отдохни. Вид у тебя измученный.
Рицка кивнул и улыбнулся ей с благодарностью. Всё-таки есть люди, от которых трудно что-либо утаить.
- Можно спросить у вас кое-что, сенсей? – прошептал мальчик, пока она закрывала жалюзи.
- Конечно, Рицка. Всё что угодно. Ты ведь для этого и пришёл.
- Как быть, если всё, во что ты верил, рухнуло? И если человек, которого ты любишь, обманывает тебя и поступает плохо по отношению к другим? Как мне поверить снова?
Она вздохнула, и Рицка напрягся. Если она не знает, к кому идти тогда?
- Это очень больно, если тот, кого ты любишь, обманывает тебя, - сказала она. – Но это не повод замыкаться в себе. Если закроешься ото всех и перестанешь верить, боли и предательств будет, возможно, и меньше. Но разве это жизнь тогда? Если однажды плюнули в душу, нужно найти в себе силы и мужество, чтобы открыть душу опять. Даже если будут плевать снова и снова, нельзя закрываться. Отвернуться и закрыться от мира и в особенности от тех, кто тебя любит, во много раз хуже, чем быть обманутым, Рицка.
- Значит… Значит, я всё-таки пытался сбежать.
- Есть вещи, которые настигнут тебя, сколько бы ты ни бежал. Так может, лучше разобраться с ними сразу и не тратить лишние силы на бегство?
- Наверное, - Рицка закрыл глаза и откинулся на спинку дивана. – А что если я уверен, что один не справлюсь с ними?
- Всегда найдутся люди, которые захотят тебе помочь, Рицка. Нужно только не стесняться просить помощи.
- И всё-таки есть ситуации, когда никто не может помочь. Когда нужно принять решение самому. Как поступить правильно? Как узнать, где правда?
- Правда – это то, что в твоём сердце, Рицка.
Из кабинета Рицка вышел успокоенным и расслабленным. Его даже начало клонить в сон – бессонная ночь поисков ответов давала о себе знать. И хоть Рицка ещё и не решил, что будет делать дальше, ему казалось, что самое главное уже сделано. Как будто что-то незримо изменилось в нём самом, и больше не было гложущего беспокойства и давящего бессилия. Ему казалось, что всё теперь разрешится, как должно. Что если он что-то и искал, то теперь точно нашёл, хотя, что именно он нашёл, Рицка не знал.
Вернувшись домой, Рицка прошёл прямо в свою комнату, к столу, на котором лежала картина Соби с белыми лилиями. Он принёс её со вчерашней выставки, но так и не развернул почему-то. Сейчас же Рицка неторопливо развязал плотные белые верёвки, развернул обёрточную бумагу, взял картину и переложил на пол. Потом отошёл и взглянул на неё издалека. И почему-то захотелось улыбаться. И не было больше той удушливой боли, стягивающей грудь, мешающей спать, не дающей покоя даже среди дневных забот, не отпускающей и во сне, вытравляя из сердца слёзы на подушку. Теперь ничего этого не было. И вместо этого была сила, которой Рицка не мог дать ни имени, ни объяснения. Он знал только, что эта сила поможет ему двигаться дальше, поможет ему снова подняться и сделать всё то, на что он раньше не мог решиться. Поможет идти путём Правды и Света, который мальчик ещё давно избрал для себя.
Он повесил картину на стену над своей кроватью и снова почувствовал Соби рядом. Чистейшие белые лилии, как окно в вечную весну, туда, где Соби всегда ждал его. Есть вещи, которые уже не вернуть, но всё-таки кое-что ещё осталось. И Рицка может постараться вернуть хотя бы самую малость. Если есть хоть что-то, что он может изменить, он это сделает. Ибо всё, что было разрушено, однажды возродится вновь.
продолжение следует...
@темы: творчество, loveless
-
-
29.10.2009 в 11:42Спасибо тебе за этот фик
Читаю долго - растягиваю удовольствие
-
-
29.10.2009 в 14:38Читаю долго - растягиваю удовольствие
Да ты не спеши, а то я все никак две последние главы не отредактирую
-
-
05.12.2009 в 16:14ну как бы мы не спешили а главы имеют, к сожалению, свойство заканчиваться))))
Закончилось на ощущении, что что-то грядет.....что-то дальше будет....очень-очень важное.....ё-мое да где же Соби.....чем его таким нужно держать когда Рицке так плохо! Семей садюга, чтоб его! читать дальше
хочу проду.....и прям сегодня......ну пожаааааааааалуйста!!!!!!!читать дальше
-
-
05.12.2009 в 16:31хочу проду.....и прям сегодня......ну пожаааааааааалуйста!!!!!!!( я наглый? да? сильно наглый??? извини, но правда хочу!) ты не наглый, ты милый=))) будет тебе прода)) прям сегодня)))
-
-
05.12.2009 в 16:42жду-жду-жду)))
-
-
05.12.2009 в 17:32-
-
05.12.2009 в 17:39