Бояться глупо (с)
За год я написала довольно большую историю, поэтому если кто-то интересуется моим творчеством, я выложу эту историю сюда. Для меня она много значит, я в неё вложила столько сил, эмоций, что просто не передать.))
Если кратко, то речь там идет о двух мирах, разделенных Стеной. В одном мире - вечное лето, в другом - вечная зима. Эта история о мальчике и девочке, об их дружбе и взрослении, и о том, как однажды Стена разделила их. Немного фантастичная история-метафора.
Книжку уже прочитал самый страшный редактор - моя мама, и ей понравилось
А мама моя никогда не перехвалит и не захвалит, так что я вполне себе горда)) Если кто-нибудь заинтересуется, выложу продолжение, а пока - первая глава.
фотографии чужие, рисунки мои
* * *
Они пришли к большому цветущему дереву. Только сначала Юка даже не поняла, что это дерево.
Они долго шли по тёмному полю, освещаемому только светом одиноких звёзд, а потом Юке вдруг показалось, что на горизонте вспыхнул пожар. Она невольно ахнула.
Но это оказался не пожар. Вблизи это было огромное раскидистое дерево, цветы которого светились мягким бело-голубым светом.
Юка перестала дышать.
- Что это? – спросила она, когда голос вернулся к ней.
Йойки расплылся в довольной улыбке. Юка подумала, что давно не видела его таким счастливым, как в эту минуту.
- Нравится? – спросил он.
- Очень! – Юка подошла ещё ближе и осторожно протянула руку к нижней ветке дерева, чтобы коснуться светящегося в темноте цветка с пятью остроконечными белыми листьями.
- Не бойся. Можешь даже сорвать себе один. Только он через пару минут потухнет…
Юка коснулась цветка и поняла, что свечение исходит из самой сердцевины, от кончиков тонких тычинок, похожих на паутинку.
Конечно, она не стала обрывать цветок.
- Как чудесно, Йойки! – воскликнула она. – Но скажи, что же это?!
Йойки вздохнул так, будто ему очень не хотелось раскрывать тайну и делать чудо объяснимым.
- Это майнисовое дерево, - сказал он. – Я нашёл его неделю назад, когда гулял здесь один.
- Майнисовое? – Юка напрягла память. – Кажется, я читала о таком. Говорят, что оно всегда растёт в одиночестве на открытой местности, и на первый взгляд неотличимо от обычного дерева. Но раз в сто лет оно превращается из обычного и неказистого в… - Юка запнулась, потому что не могла подобрать подходящего слова, и потому что ей не верилось, что перед ней действительно цветущее майнисовое дерево, о котором она раньше только читала в книжках.
Йойки улыбнулся и кивнул.
- Да, это оно. Мне удалось распознать его и высчитать время цветения, которое как раз и пришлось на сегодняшний день. Обычно майнисовое дерево цветёт всего несколько дней, а потом приносит плоды, похожие на абрикосы, только голубого цвета. Сам я никогда не пробовал, но говорят, что они совсем не сладкие, а по вкусу напоминают смесь арбуза и миндаля.
- Я люблю арбузы, - Юка улыбнулась. – А давай придём сюда ещё, когда майнисы поспеют!
- Давай! Только если наши Каны не запрут нас дома после сегодняшнего…
Юка засмеялась, и Йойки засмеялся вслед за ней. Почему-то мысль о возможном наказании нисколько не пугала их, а наоборот веселила. Сейчас они были там, где никто не мог их достать. Сейчас они были вместе и были свободны.
А потом они перестали смеяться, и Йойки вдруг стал очень серьёзным и посмотрел на Юку долгим решительным взглядом.
- Юка… Я хочу, чтобы сейчас мы кое-что пообещали друг другу.
Девочка снова затаила дыхание. Она смотрела на пылающие цветы, чуть вздрагивающие от слабого ночного ветра, на чёрные небеса над ними, на Йойки, который был сейчас таким близким, и думала, как же сильно она хочет обнять его. Йойки.
- Это дерево действительно цветёт раз в сто лет, - говорил Йойки. – И существует легенда, что если во время цветения майнисового дерева сорвать цветок и загадать желание, то оно обязательно сбудется. Только цветок ни в коем случае нельзя выбрасывать… Его нужно будет хранить.
- Но… - Юка хотела что-то возразить, но не смогла. Йойки говорил сейчас как тогда, на мосту. И, как и тогда, Юка ему верила.
Йойки снова взял её за руку, опустил взгляд, и какое-то время набирался храбрости, чтобы продолжить.
- Я хочу, чтобы мы пообещали друг другу, что никогда не забудем этот день. И этот момент. Ты не забудешь, Юка?
Юка сглотнула. Она не хотела сейчас плакать и портить лучший вечер в своей жизни, а потому просто улыбнулась сквозь слёзы.
- Я никогда не забуду, Йойки. Обещаю.
- Хорошо… Я тоже обещаю тебе, что никогда не забуду всего этого, Юка. Здесь я был по-настоящему счастлив… - он тоже запнулся, чтобы не заплакать, а потом продолжил надтреснутым голосом. – И желание… Давай загадаем… обязательно вернуться сюда. Не сейчас, а потом. После того, как я… После того, как меня… После того, как мне придётся уйти. Я хочу, чтобы мы вернулись сюда и после. Не знаю, сколько пройдёт лет, но пусть мы ещё встретимся здесь. И пусть мы будем стоять точно так же, как сейчас, держаться за руки и… помнить друг друга.
- Да, - Юка кивнула. Она уже не могла удержать слёз, бегущих по щекам. – Это очень хорошее желание, Йойки, очень правильное. Давай обязательно вернёмся. Обязательно увидимся снова после. И никогда не забудем этот день.
Йойки улыбнулся и смахнул её слёзы кончиками пальцев. А потом наклонился и осторожно поцеловал её в губы.
Юка знала, что однажды он обязательно это сделает, но не думала, что так скоро и неожиданно. Ей казалось раньше, что если Йойки поцелует её, она будет долго ругать его, и может, даже обидится.
Но сейчас ей почему-то не хотелось ругаться и обижаться. Ей просто казалось, что так и должно быть.
А потом они сорвали себе по цветку и пошли домой. Цветы светились на их ладонях всё время, пока они шли по вересковому полю. От них исходило едва уловимое тепло, мягкое, невесомое. А ночное поле было огромным, и они снова шли молча. Майнисовое дерево оставалось позади, и его свет таял, сливался с ночной тьмой горизонта.
И над ними было только небо.
Если кратко, то речь там идет о двух мирах, разделенных Стеной. В одном мире - вечное лето, в другом - вечная зима. Эта история о мальчике и девочке, об их дружбе и взрослении, и о том, как однажды Стена разделила их. Немного фантастичная история-метафора.
Книжку уже прочитал самый страшный редактор - моя мама, и ей понравилось
А мама моя никогда не перехвалит и не захвалит, так что я вполне себе горда)) Если кто-нибудь заинтересуется, выложу продолжение, а пока - первая глава.фотографии чужие, рисунки мои
Часть первая
Любовь – это когда кто-то может вернуть человеку самого себя.
Рэй Брэдбери
Любовь никогда не требует, она всегда отдаёт. Любовь страдает, никогда не сожалея об этом и никогда не пытаясь отомстить за себя.
Махатма Ганди
Рэй Брэдбери
Любовь никогда не требует, она всегда отдаёт. Любовь страдает, никогда не сожалея об этом и никогда не пытаясь отомстить за себя.
Махатма Ганди
Глава 1
Вересковое поле. Звездопад. Майнисовое дерево.
читать
Если прибежать ранним утром в Поле, тайком от всех, улечься на влажной от росы траве, вдохнув полной грудью аромат свежести и терпких вересковых бутонов, аромат лёгкого ветерка, приносящего прохладу, угольно-чёрной земли, дарующей успокоение и уют, и закрыть на минуту глаза, можно услышать, как весь мир говорит с тобой. Его тихий голос в шелесте листьев, в невесомых прикосновениях ветра, в небе и робких лучах зарождающегося солнца. И если коснуться кончиками пальцев одного единственного колоска, склонившегося набок и золотящегося в лучах утреннего солнца, прикоснёшься сразу ко всему, что было и ещё будет создано.
- Юка, постой! Подожди меня!
- Быстрее, Йойки! А то не успеем! – она звонко засмеялась и ускорила бег.
Йойки вздохнул, нахмурился и уже хотел остановиться, как вдруг Юка на бегу повернула к нему голову и улыбнулась, так счастливо и светло, и так красиво переливались на солнце её развеваемые ветром и растрепавшиеся от бега волосы, что Йойки не выдержал и улыбнулся тоже.
- Глупая девчонка, - проворчал он и тоже ускорил бег, не переставая улыбаться.
Как только впереди зарозовело поле, Юка сбросила плетёные сандалии и, держа их в одной руке, побежала дальше уже босиком. Сперва трава показалась очень холодной, и Юка тихонько ахнула, а глаза её засверкали от восторга. Как раз в этот момент окончательно запыхавшийся Йойки догнал её и поймал за плечо.
- Разувайся, Йойки! Это так здорово! – девочка пошевелила босыми пальцами ног и снова засмеялась.
- И мокро, - Йойки явно не разделял её восторга. – Ты можешь простудиться, Юка.
- Ты говоришь совсем как взрослый, - сказала она, и голос её прозвучал чуть обиженно.
Йойки покраснел. Он не знал, то ли расстроиться из-за этого, то ли гордиться своей взрослостью.
Юка вдруг взяла его за руку. Её глаза были серьёзны, и, заглянув в их глубокую синь, Йойки вдруг ощутил пугающий холод, от которого почему-то закололи кончики пальцев.
- Я знаю, ты всегда заботишься обо мне, - сказала она, смахнув со лба светлую прядь и крепче сжимая его руку. – И я очень благодарна тебе за это.
Йойки молчал, чувствуя, как прыгает и рвётся в груди сердце. Она никогда не говорила с ним так.
- Но, Йойки… - нерешительность как будто на миг овладела ей, но Юка не дала ей воли и тут же продолжила: - Я хочу сама уметь позаботиться о себе. Я просто должна уметь, понимаешь? Потому что… потому что…
- Да. Я знаю, - мягкая улыбка скользнула по его губам. – Знаю.
Юка улыбнулась и, смутившись, отвела взгляд. Они никогда не говорили об этом вслух, словно боясь словом приблизить момент, который со страхом ждали.
- Я всё понял, - сказал Йойки, снял сандалии и тоже взял их в одну руку, повесив ремешками на указательный палец. – Так лучше?
- Да. Намного. Холодно?
- Нет. Приятно.
Юка тихонько хихикнула, зажимая рот ладошкой.
- Тогда побежали! А то пропустим что-нибудь важное! – и девочка потянула его за руку, и ветер снова пустился играть с её короткими непослушными волосами.
Розовое поле вереска тянулось куда хватало взгляда и у самого горизонта темнело и становилось сиреневым, а потом таяло в утренней туманной дымке. Йойки хотелось сорвать несколько цветков и украсить ими волосы Юки, но он знал – она не любит, когда обрывают живые цветы. «Цветы должны жить в земле, под солнцем, должны покачиваться на ветру, раскрывать бутоны утром и засыпать по вечерам. Только тогда они смогут говорить с нами», - сказала Юка однажды.
Йойки посмотрел на небо, и от этой необъятной недосягаемой выси закружилась голова. Приятное головокружение, свист в ушах, запахи поля и восходящее солнце. Сколько раз они встречали здесь рассвет?
И Йойки разводит в стороны руки, позволяя себе представить, что это крылья. Когда тебе тринадцать лет, в это ещё не сложно поверить. Юка повторяет за ним, и они вместе «летят» навстречу горизонту и бесконечной синеве, заполняя просторы вокруг своим звенящим смехом.
А потом, обессилев, падают в траву, и над их головами качаются стебли с остроконечными цветками вереска. Бутоны то закрывают небо, прочерчивая розово-сиреневые полосы, то снова отходят в сторону, гонимые ветерком. Дыхание успокаивается, и по телу разливается покой. Юка кладёт руки под голову и прикрывает глаза.
Сейчас она будет слушать. Йойки внимательно всматривается в её лицо, пользуясь тем, что она не видит его. Ему хочется, чтобы она не открывала глаз как можно дольше.
Но девочка как всегда угадывает его мысли и шепчет так тихо, что он почти читает по губам:
- Не бойся, Йойки. Здесь нет ничего сложного. Просто закрой глаза и чувствуй сердцем.
«Я и не боюсь, вот ещё», - хотел проворчать мальчик, но почему-то промолчал.
А потом он закрыл глаза, и они стали слушать вместе. Они слушали долго.
Когда Йойки снова посмотрел на небо, щурясь от солнца, окончательно утвердившего свою власть на небе, над ним уже нависло разрумянившееся лицо Юки. Она улыбалась, и глаза её блестели. Ему нравилось, когда она вот так смотрела на него.
- Ну как, ты слышал? – спросила она.
- Да. А ты?
- И я слышала.
- Здорово.
- Да. Пойдём тогда?
- Угу. Пойдём.
Обратно они уже не бежали, а шли спокойным неторопливым шагом, как будто немного устали. Хотелось взяться за руки, но мешало непонятно откуда взявшееся смущение. Они молчали, слушая, как шумит вереск.
Когда до дома Юки оставалось совсем немного, она вдруг остановилась, оглянулась на оставшееся позади поле и спросила:
- Ты придёшь сегодня на Звездопад?
- Да, наверное. А ты?
- Да. Такое редкое событие не хочется пропустить. Кана говорит, что будет очень красиво.
- Наверное. Значит, до вечера?
- Да, до вечера, Йойки.
Юка улыбнулась, как всегда улыбалась, когда радость переполняла её. В такие моменты Йойки всегда казалось, что она светится изнутри.
Вереск сливался с горизонтом, небо было чистым, а Юка улыбалась. Только здесь, рядом с ней, он чувствовал себя свободным.
- Юка, постой! Подожди меня!
- Быстрее, Йойки! А то не успеем! – она звонко засмеялась и ускорила бег.
Йойки вздохнул, нахмурился и уже хотел остановиться, как вдруг Юка на бегу повернула к нему голову и улыбнулась, так счастливо и светло, и так красиво переливались на солнце её развеваемые ветром и растрепавшиеся от бега волосы, что Йойки не выдержал и улыбнулся тоже.
- Глупая девчонка, - проворчал он и тоже ускорил бег, не переставая улыбаться.
Как только впереди зарозовело поле, Юка сбросила плетёные сандалии и, держа их в одной руке, побежала дальше уже босиком. Сперва трава показалась очень холодной, и Юка тихонько ахнула, а глаза её засверкали от восторга. Как раз в этот момент окончательно запыхавшийся Йойки догнал её и поймал за плечо.
- Разувайся, Йойки! Это так здорово! – девочка пошевелила босыми пальцами ног и снова засмеялась.
- И мокро, - Йойки явно не разделял её восторга. – Ты можешь простудиться, Юка.
- Ты говоришь совсем как взрослый, - сказала она, и голос её прозвучал чуть обиженно.
Йойки покраснел. Он не знал, то ли расстроиться из-за этого, то ли гордиться своей взрослостью.
Юка вдруг взяла его за руку. Её глаза были серьёзны, и, заглянув в их глубокую синь, Йойки вдруг ощутил пугающий холод, от которого почему-то закололи кончики пальцев.
- Я знаю, ты всегда заботишься обо мне, - сказала она, смахнув со лба светлую прядь и крепче сжимая его руку. – И я очень благодарна тебе за это.
Йойки молчал, чувствуя, как прыгает и рвётся в груди сердце. Она никогда не говорила с ним так.
- Но, Йойки… - нерешительность как будто на миг овладела ей, но Юка не дала ей воли и тут же продолжила: - Я хочу сама уметь позаботиться о себе. Я просто должна уметь, понимаешь? Потому что… потому что…
- Да. Я знаю, - мягкая улыбка скользнула по его губам. – Знаю.
Юка улыбнулась и, смутившись, отвела взгляд. Они никогда не говорили об этом вслух, словно боясь словом приблизить момент, который со страхом ждали.
- Я всё понял, - сказал Йойки, снял сандалии и тоже взял их в одну руку, повесив ремешками на указательный палец. – Так лучше?
- Да. Намного. Холодно?
- Нет. Приятно.
Юка тихонько хихикнула, зажимая рот ладошкой.
- Тогда побежали! А то пропустим что-нибудь важное! – и девочка потянула его за руку, и ветер снова пустился играть с её короткими непослушными волосами.
Розовое поле вереска тянулось куда хватало взгляда и у самого горизонта темнело и становилось сиреневым, а потом таяло в утренней туманной дымке. Йойки хотелось сорвать несколько цветков и украсить ими волосы Юки, но он знал – она не любит, когда обрывают живые цветы. «Цветы должны жить в земле, под солнцем, должны покачиваться на ветру, раскрывать бутоны утром и засыпать по вечерам. Только тогда они смогут говорить с нами», - сказала Юка однажды.
Йойки посмотрел на небо, и от этой необъятной недосягаемой выси закружилась голова. Приятное головокружение, свист в ушах, запахи поля и восходящее солнце. Сколько раз они встречали здесь рассвет?
И Йойки разводит в стороны руки, позволяя себе представить, что это крылья. Когда тебе тринадцать лет, в это ещё не сложно поверить. Юка повторяет за ним, и они вместе «летят» навстречу горизонту и бесконечной синеве, заполняя просторы вокруг своим звенящим смехом.
А потом, обессилев, падают в траву, и над их головами качаются стебли с остроконечными цветками вереска. Бутоны то закрывают небо, прочерчивая розово-сиреневые полосы, то снова отходят в сторону, гонимые ветерком. Дыхание успокаивается, и по телу разливается покой. Юка кладёт руки под голову и прикрывает глаза.
Сейчас она будет слушать. Йойки внимательно всматривается в её лицо, пользуясь тем, что она не видит его. Ему хочется, чтобы она не открывала глаз как можно дольше.
Но девочка как всегда угадывает его мысли и шепчет так тихо, что он почти читает по губам:
- Не бойся, Йойки. Здесь нет ничего сложного. Просто закрой глаза и чувствуй сердцем.
«Я и не боюсь, вот ещё», - хотел проворчать мальчик, но почему-то промолчал.
А потом он закрыл глаза, и они стали слушать вместе. Они слушали долго.
Когда Йойки снова посмотрел на небо, щурясь от солнца, окончательно утвердившего свою власть на небе, над ним уже нависло разрумянившееся лицо Юки. Она улыбалась, и глаза её блестели. Ему нравилось, когда она вот так смотрела на него.
- Ну как, ты слышал? – спросила она.
- Да. А ты?
- И я слышала.
- Здорово.
- Да. Пойдём тогда?
- Угу. Пойдём.
Обратно они уже не бежали, а шли спокойным неторопливым шагом, как будто немного устали. Хотелось взяться за руки, но мешало непонятно откуда взявшееся смущение. Они молчали, слушая, как шумит вереск.
Когда до дома Юки оставалось совсем немного, она вдруг остановилась, оглянулась на оставшееся позади поле и спросила:
- Ты придёшь сегодня на Звездопад?
- Да, наверное. А ты?
- Да. Такое редкое событие не хочется пропустить. Кана говорит, что будет очень красиво.
- Наверное. Значит, до вечера?
- Да, до вечера, Йойки.
Юка улыбнулась, как всегда улыбалась, когда радость переполняла её. В такие моменты Йойки всегда казалось, что она светится изнутри.
Вереск сливался с горизонтом, небо было чистым, а Юка улыбалась. Только здесь, рядом с ней, он чувствовал себя свободным.
* * *
Бесконечная вереница одинаковых домиков с черепичными крышами и трубами из красного кирпича тянулась вдаль по улице и сливалась с горизонтом. Домики-близнецы – так всегда называла их про себя Юка. Когда она была совсем маленькой, ей не раз случалось заплутать и постучать в чужой дом.
«Что же здесь непонятного, Юка! – ругала девочку её Кана. – Когда ты уже запомнишь, что твой дом под номером три тысячи восемьсот пятьдесят четыре!».
«Три тысячи восемьсот пятьдесят четыре», - повторяла про себя пятилетняя Юка эти непроизносимые неясные слова и смотрела на белую, тронутую по краю лёгкой ржавчиной, вывеску с номерами перед домом. Она пыталась соотнести в уме закорючки на вывеске и то, как каждая из них называется. Это были первые цифры, которые она выучила, и когда на вводном уроке арифметики учительница попросила её назвать числа, которые она знает, Юка вместо того чтобы сосчитать от одного до десяти, сказала с невозмутимым видом: «Три тысячи восемьсот пятьдесят четыре».
Конечно, после того случая Кана сделала ей выговор и заставила весь вечер решать простейшие арифметические примеры, запретив гулять с Йойки, Ённи и Мией.
«Тебе ещё повезло, что у тебя всего четыре цифры в названии дома, - говорил Ённи, её второй после Йойки лучший друг. – Вот у меня, например, дом номер “триста пятьдесят восемь тысяч шестьсот семьдесят два”. На целых три слова больше, чем у тебя, - и он с гордостью поправлял очки на носу».
И маленькая Юка не стала с ним спорить. Она только подумала, что Ённи очень умный, но вслух говорить не стала, чтобы не зазнавался.
- Юка, ты вернулась? – послышался голос Каны из-за забора.
Юка замерла, не решаясь открыть калитку. Всё-таки поймали. Теперь Кана отчитает её за утренний побег.
Калитка приоткрылась, и в проёме показался край подола нового платья Каны, белого с ярко-красными бутонами. Юка не решалась поднять глаза, чтобы посмотреть ей в лицо.
- Если будешь и дальше здесь стоять, завтрак остынет, - сказала Кана.
Юка сразу обратила на неё удивлённый взгляд. Не ворчит?
Кана смотрела на девочку сверху вниз, и что-то грустное было в её глазах. Юка почувствовала напряжение. Едва уловимое, но в то же время тяжёлое, которое никто кроме неё не заметил бы, ведь только Юка может угадывать малейшие перемены настроения своей Каны.
Кто-то сказал, что Кана – это всегда отражение ребёнка, которого она воспитывает, и, глядя на неё, смотришь как будто на себя самого, на того себя, каким ты мог бы стать, если бы пересёк Стену и покинул мир иенков.
Юка не очень хорошо разбиралась в этом вопросе, но почему-то ей казалось, что здесь есть доля истины. Всё-таки Кана – это самое близкое существо, которое у неё есть от рождения. Кана должна оберегать её, понимать без слов, заботиться о ней, давать ценные советы и, самое главное, чувствовать так же, как если бы у них было одно сердце на двоих.
Своя Кана была у каждого ребёнка здесь.
- Я приготовила сегодня вафли, паштет, тосты и салат из помидоров и зелёного лука. Как тебе? – Кана пропустила её во двор и затворила калитку.
- Отлично, - ответила Юка с осторожностью и прошла в дом.
Кана шла за ней по пятам, и Юка чувствовала, как ей в спину впивается настойчивый пытливый взгляд.
- Как там сегодня в поле? – спросила Кана, пока Юка мыла руки у раковины. Вода была такой холодной, что по всему телу побежали мурашки, но Юка подавила дрожь, быстро ополоснула разгоряченное от бега лицо и потянулась за полотенцем.
- Отлично, - снова сказала она. – Сегодня в поле просто отлично.
- А как там Йойки?
Юка сразу напряглась. Кажется, разговор принимает неприятный оборот. Девочка с тоской посмотрела на ароматные пышные вафли на тарелке, политые варёной сгущёнкой, и в животе заурчало.
- Если скажу, что «отлично», ты меня убьешь? – спросила Юка полушутливо-полусерьёзно. – Почему ты спрашиваешь обо всём этом? В чём дело?
- Да ни в чём, в общем-то, - Кана пожала плечами, взяла с тарелки одну вафлю и откусила кусочек. – Просто подумала, что мы с тобой давненько не разговаривали вот так, за завтраком. Мне иногда кажется, что с каждым днём ты как будто отдаляешься от меня.
- Ерунда, - отмахнулась Юка с нескрываемым облегчением и уселась за стол, прикидывая, с чего начать. – Со мной всё как обычно, – она решила начать с тостов и паштета.
- А я так не думаю, - сказала Кана.
«Одно сердце на двоих», - снова подумала Юка. Даже если это правда, то у Каны явно была та часть сердца, которая всегда раньше самой Юки понимала, если что-то не так.
Юка молчала.
- Я просто хочу, чтобы ты была осторожнее с этим мальчиком, - сказала, наконец, Кана то, что собиралась сказать всё утро.
Девочка тихонько усмехнулась.
- Знаешь, ты сейчас просто цитируешь подростковую книгу. Ту главу, где написано, откуда дети берутся. Но не волнуйся, мы с Йойки просто друзья, понимаешь? Он – мой лучший друг. Так всегда было и так всегда… - она вдруг осеклась.
- Вот именно, - Кана вздохнула. – Ты не должна забывать, что так будет не всегда. Потому что, если ты вдруг забудешь, то через год, когда этот мальчик уйдёт, тебе будет очень больно.
- Я помню, - сказала Юка. – Я помню об этом.
- Он не такой, как ты. Не такой, как Ённи или Мия. Он человек, Юка. А к человеку нельзя привязываться, потому что он с самого рождения принадлежит другому миру. Его дом по ту сторону Стены.
- Ну и пусть. Пусть Йойки другой. Я помню об этом. Но он всё равно мой лучший друг. И пока он не ушёл, я буду с ним. До самого последнего момента я буду с ним. Я никогда его не забуду.
- Но он забудет тебя, дорогая. Как только ему исполнится четырнадцать, и он уйдёт в мир взрослых, Йойки забудет обо всём, что было здесь. И о тебе забудет.
- Ну и пусть! – повторила Юка со злым отчаянным упрямством. – Пусть всё будет так, как ты говоришь, от этого я не стану любить Йойки меньше! И я не хочу думать о том, что будет. Я хочу думать только о том, что есть сейчас. А сейчас у меня есть Йойки, и я есть у него. И сегодня вечером мы пойдём смотреть Звездопад.
Кана вдруг улыбнулась, положила недоеденную вафлю обратно на тарелку и сказала со вздохом:
- Извини, Юка. Я не хотела расстроить тебя. Ты конечно права. Просто я волнуюсь за тебя.
- Знаю. Волноваться обо мне – это твоя суть.
- Да, и с этим ничего не поделаешь, - и она откинулась на спинку стула, а на лице появилось безмятежное выражение. – В конце концов, мы – Каны, все так устроены. Иначе не смогли бы воспитывать вас правильно. Знаешь, я слышала, что некоторых из тех, кто родился по ту сторону Стены, воспитывают сами родители. А ребёнок зовёт их «мама» и «папа». Представляешь, сколько ошибок они допускают? Обычные родители никогда не смогут заменить ребёнку Кану. Только Кана знает, что нужно детям.
- Возможно… - вздохнула Юка и отправила в рот кусочек помидора. – Иногда мне хочется узнать, кто мои родители.
- Но зачем? – Кана посмотрела на неё с недоумением. – Они всего лишь родители.
- Не знаю… Не знаю, - Юка вздохнула. Всякий раз, когда она пыталась думать на эту тему, у неё болела голова. – Просто иногда мне кажется, что есть во всём этом что-то неправильное.
- Здесь не может быть ничего неправильного. В устройстве нашего мира всё продумано до мелочей. А ты просто ещё ребёнок, и не понимаешь этого.
- Может быть, - согласилась Юка. – Но иногда мне кажется, что Йойки скучает по своим родителям. Конечно, он их не помнит, так же, как и я, но часто говорит о том, какими они могли бы быть. О том, если бы родители воспитывали его.
- Для него это естественно, Юка. Люди к этому более привычны. А может, ему просто не повезло с Каной. Тот ребёнок, которому Кана даёт всё что нужно, никогда не станет тосковать по родителям, которых даже не знает.
«Ну вот, начались профессиональные рассуждения, - подумала Юка. – Сейчас она начнёт перечислять все достоинства Каны и гордиться собой». Не то чтобы девочку это раздражало, просто было здесь что-то, чего она не могла объяснить, какое-то предчувствие. Как будто Кана говорила не то, что сама думала, а всего лишь повторяла заученный когда-то урок, не задумываясь над правильностью того, о чём рассуждала. А вдруг она… Вдруг она просто ошибается?
Юка поспешила закончить завтрак и собралась в свою комнату.
- Что будешь делать? – спросила Кана, провожая её взглядом.
- Книжку наверное почитаю. А потом займусь уроками. Надо многое успеть до вечернего праздника.
- Хорошо. Если что-то понадобится, я буду в саду, повожусь с розовыми кустами.
- Угу.
Уже из окна своей комнаты Юка смотрела, как Кана, вооружившись секатором, обстригает кусты. Она переоделась из платья в садовые брюки и клетчатую рубашку навыпуск, а на руки надела грязные перчатки из грубой ткани. По лицу Каны блуждала улыбка, и иногда Юка замечала, как шевелятся её губы – Кана напевала за работой какую-то песенку.
«А хорошо ли ей здесь?», - подумала вдруг Юка. И вообще, каково это быть Каной, предназначенной лишь для того, чтобы воспитывать детей? Счастлива ли она? Или, быть может, для неё счастье как раз в этом и заключается – полностью отдавать себя ребёнку, которого она в данный момент опекает? Быть может, в этом смысл её жизни и только от этого Кана чувствует себя счастливой.
Юке почему-то казалось, что её Кана никогда и не задумывалась о том, что всё могло бы быть иначе. И что она могла быть кем-то другим. Она просто делала то, что должна была.
У Каны не было имени. Все Каны носили номер того дома, где жил ребёнок, которого они воспитывали. Кану Юки звали Три тысячи восемьсот пятьдесят четыре.
«Что же здесь непонятного, Юка! – ругала девочку её Кана. – Когда ты уже запомнишь, что твой дом под номером три тысячи восемьсот пятьдесят четыре!».
«Три тысячи восемьсот пятьдесят четыре», - повторяла про себя пятилетняя Юка эти непроизносимые неясные слова и смотрела на белую, тронутую по краю лёгкой ржавчиной, вывеску с номерами перед домом. Она пыталась соотнести в уме закорючки на вывеске и то, как каждая из них называется. Это были первые цифры, которые она выучила, и когда на вводном уроке арифметики учительница попросила её назвать числа, которые она знает, Юка вместо того чтобы сосчитать от одного до десяти, сказала с невозмутимым видом: «Три тысячи восемьсот пятьдесят четыре».
Конечно, после того случая Кана сделала ей выговор и заставила весь вечер решать простейшие арифметические примеры, запретив гулять с Йойки, Ённи и Мией.
«Тебе ещё повезло, что у тебя всего четыре цифры в названии дома, - говорил Ённи, её второй после Йойки лучший друг. – Вот у меня, например, дом номер “триста пятьдесят восемь тысяч шестьсот семьдесят два”. На целых три слова больше, чем у тебя, - и он с гордостью поправлял очки на носу».
И маленькая Юка не стала с ним спорить. Она только подумала, что Ённи очень умный, но вслух говорить не стала, чтобы не зазнавался.
- Юка, ты вернулась? – послышался голос Каны из-за забора.
Юка замерла, не решаясь открыть калитку. Всё-таки поймали. Теперь Кана отчитает её за утренний побег.
Калитка приоткрылась, и в проёме показался край подола нового платья Каны, белого с ярко-красными бутонами. Юка не решалась поднять глаза, чтобы посмотреть ей в лицо.
- Если будешь и дальше здесь стоять, завтрак остынет, - сказала Кана.
Юка сразу обратила на неё удивлённый взгляд. Не ворчит?
Кана смотрела на девочку сверху вниз, и что-то грустное было в её глазах. Юка почувствовала напряжение. Едва уловимое, но в то же время тяжёлое, которое никто кроме неё не заметил бы, ведь только Юка может угадывать малейшие перемены настроения своей Каны.
Кто-то сказал, что Кана – это всегда отражение ребёнка, которого она воспитывает, и, глядя на неё, смотришь как будто на себя самого, на того себя, каким ты мог бы стать, если бы пересёк Стену и покинул мир иенков.
Юка не очень хорошо разбиралась в этом вопросе, но почему-то ей казалось, что здесь есть доля истины. Всё-таки Кана – это самое близкое существо, которое у неё есть от рождения. Кана должна оберегать её, понимать без слов, заботиться о ней, давать ценные советы и, самое главное, чувствовать так же, как если бы у них было одно сердце на двоих.
Своя Кана была у каждого ребёнка здесь.
- Я приготовила сегодня вафли, паштет, тосты и салат из помидоров и зелёного лука. Как тебе? – Кана пропустила её во двор и затворила калитку.
- Отлично, - ответила Юка с осторожностью и прошла в дом.
Кана шла за ней по пятам, и Юка чувствовала, как ей в спину впивается настойчивый пытливый взгляд.
- Как там сегодня в поле? – спросила Кана, пока Юка мыла руки у раковины. Вода была такой холодной, что по всему телу побежали мурашки, но Юка подавила дрожь, быстро ополоснула разгоряченное от бега лицо и потянулась за полотенцем.
- Отлично, - снова сказала она. – Сегодня в поле просто отлично.
- А как там Йойки?
Юка сразу напряглась. Кажется, разговор принимает неприятный оборот. Девочка с тоской посмотрела на ароматные пышные вафли на тарелке, политые варёной сгущёнкой, и в животе заурчало.
- Если скажу, что «отлично», ты меня убьешь? – спросила Юка полушутливо-полусерьёзно. – Почему ты спрашиваешь обо всём этом? В чём дело?
- Да ни в чём, в общем-то, - Кана пожала плечами, взяла с тарелки одну вафлю и откусила кусочек. – Просто подумала, что мы с тобой давненько не разговаривали вот так, за завтраком. Мне иногда кажется, что с каждым днём ты как будто отдаляешься от меня.
- Ерунда, - отмахнулась Юка с нескрываемым облегчением и уселась за стол, прикидывая, с чего начать. – Со мной всё как обычно, – она решила начать с тостов и паштета.
- А я так не думаю, - сказала Кана.
«Одно сердце на двоих», - снова подумала Юка. Даже если это правда, то у Каны явно была та часть сердца, которая всегда раньше самой Юки понимала, если что-то не так.
Юка молчала.
- Я просто хочу, чтобы ты была осторожнее с этим мальчиком, - сказала, наконец, Кана то, что собиралась сказать всё утро.
Девочка тихонько усмехнулась.
- Знаешь, ты сейчас просто цитируешь подростковую книгу. Ту главу, где написано, откуда дети берутся. Но не волнуйся, мы с Йойки просто друзья, понимаешь? Он – мой лучший друг. Так всегда было и так всегда… - она вдруг осеклась.
- Вот именно, - Кана вздохнула. – Ты не должна забывать, что так будет не всегда. Потому что, если ты вдруг забудешь, то через год, когда этот мальчик уйдёт, тебе будет очень больно.
- Я помню, - сказала Юка. – Я помню об этом.
- Он не такой, как ты. Не такой, как Ённи или Мия. Он человек, Юка. А к человеку нельзя привязываться, потому что он с самого рождения принадлежит другому миру. Его дом по ту сторону Стены.
- Ну и пусть. Пусть Йойки другой. Я помню об этом. Но он всё равно мой лучший друг. И пока он не ушёл, я буду с ним. До самого последнего момента я буду с ним. Я никогда его не забуду.
- Но он забудет тебя, дорогая. Как только ему исполнится четырнадцать, и он уйдёт в мир взрослых, Йойки забудет обо всём, что было здесь. И о тебе забудет.
- Ну и пусть! – повторила Юка со злым отчаянным упрямством. – Пусть всё будет так, как ты говоришь, от этого я не стану любить Йойки меньше! И я не хочу думать о том, что будет. Я хочу думать только о том, что есть сейчас. А сейчас у меня есть Йойки, и я есть у него. И сегодня вечером мы пойдём смотреть Звездопад.
Кана вдруг улыбнулась, положила недоеденную вафлю обратно на тарелку и сказала со вздохом:
- Извини, Юка. Я не хотела расстроить тебя. Ты конечно права. Просто я волнуюсь за тебя.
- Знаю. Волноваться обо мне – это твоя суть.
- Да, и с этим ничего не поделаешь, - и она откинулась на спинку стула, а на лице появилось безмятежное выражение. – В конце концов, мы – Каны, все так устроены. Иначе не смогли бы воспитывать вас правильно. Знаешь, я слышала, что некоторых из тех, кто родился по ту сторону Стены, воспитывают сами родители. А ребёнок зовёт их «мама» и «папа». Представляешь, сколько ошибок они допускают? Обычные родители никогда не смогут заменить ребёнку Кану. Только Кана знает, что нужно детям.
- Возможно… - вздохнула Юка и отправила в рот кусочек помидора. – Иногда мне хочется узнать, кто мои родители.
- Но зачем? – Кана посмотрела на неё с недоумением. – Они всего лишь родители.
- Не знаю… Не знаю, - Юка вздохнула. Всякий раз, когда она пыталась думать на эту тему, у неё болела голова. – Просто иногда мне кажется, что есть во всём этом что-то неправильное.
- Здесь не может быть ничего неправильного. В устройстве нашего мира всё продумано до мелочей. А ты просто ещё ребёнок, и не понимаешь этого.
- Может быть, - согласилась Юка. – Но иногда мне кажется, что Йойки скучает по своим родителям. Конечно, он их не помнит, так же, как и я, но часто говорит о том, какими они могли бы быть. О том, если бы родители воспитывали его.
- Для него это естественно, Юка. Люди к этому более привычны. А может, ему просто не повезло с Каной. Тот ребёнок, которому Кана даёт всё что нужно, никогда не станет тосковать по родителям, которых даже не знает.
«Ну вот, начались профессиональные рассуждения, - подумала Юка. – Сейчас она начнёт перечислять все достоинства Каны и гордиться собой». Не то чтобы девочку это раздражало, просто было здесь что-то, чего она не могла объяснить, какое-то предчувствие. Как будто Кана говорила не то, что сама думала, а всего лишь повторяла заученный когда-то урок, не задумываясь над правильностью того, о чём рассуждала. А вдруг она… Вдруг она просто ошибается?
Юка поспешила закончить завтрак и собралась в свою комнату.
- Что будешь делать? – спросила Кана, провожая её взглядом.
- Книжку наверное почитаю. А потом займусь уроками. Надо многое успеть до вечернего праздника.
- Хорошо. Если что-то понадобится, я буду в саду, повожусь с розовыми кустами.
- Угу.
Уже из окна своей комнаты Юка смотрела, как Кана, вооружившись секатором, обстригает кусты. Она переоделась из платья в садовые брюки и клетчатую рубашку навыпуск, а на руки надела грязные перчатки из грубой ткани. По лицу Каны блуждала улыбка, и иногда Юка замечала, как шевелятся её губы – Кана напевала за работой какую-то песенку.
«А хорошо ли ей здесь?», - подумала вдруг Юка. И вообще, каково это быть Каной, предназначенной лишь для того, чтобы воспитывать детей? Счастлива ли она? Или, быть может, для неё счастье как раз в этом и заключается – полностью отдавать себя ребёнку, которого она в данный момент опекает? Быть может, в этом смысл её жизни и только от этого Кана чувствует себя счастливой.
Юке почему-то казалось, что её Кана никогда и не задумывалась о том, что всё могло бы быть иначе. И что она могла быть кем-то другим. Она просто делала то, что должна была.
У Каны не было имени. Все Каны носили номер того дома, где жил ребёнок, которого они воспитывали. Кану Юки звали Три тысячи восемьсот пятьдесят четыре.
* * *
Йойки сел за свой маленький квадратный столик у окна, открыл новую пачку бумаги для рисования, осторожно вынул один лист и долго смотрел на его нетронутую белизну. Потом достал кисти из стакана, поставил перед собой коробку с акварелью и стакан воды. Посмотрел в окно.
Сегодня он хотел нарисовать Юку, бегущую по вересковому полю. Этот образ был настолько живым и ярким в его голове, что Йойки боялся, что не сможет с той же достоверностью перенести его на бумагу, просто не сможет передать всё то, что так ясно видит, закрывая глаза. Его рука слегка дрожала, когда он взял кисть и обмакнул её в сиреневую краску. В какой-то страшный момент Йойки показалось, что он забыл все оттенки вереска, что они просто смешались у него в голове и исчезнут прежде, чем он снова сможет их вспомнить. Но он вспомнил.
И сразу пришли облегчение и радость, а вместе с ними и способность рисовать. Рука больше не дрожала.
«Я помню, - думал он. – Я могу помнить. Моя память всё ещё при мне».
Йойки начал рисовать давно. Сколько он себя помнил, он рисовал. Сначала он рисовал, имея перед собой лишь цель, но потом начал находить в этом удовольствие. Он рисовал с тех пор, как услышал от своей Каны:
- Когда тебе исполнится четырнадцать, ты уйдёшь отсюда. По ту стороны Стены тебя ждёт другой мир. Там живут взрослые люди, и тебе предстоит стать частью этого мира. Там твой дом.
- Нет! Мой дом здесь! – возразил Йойки. – Мой дом, мои друзья. Мне хорошо здесь, и я не хочу никуда уходить. Я буду скучать по друзьям и по всему…
- Об этом не волнуйся, Йойки. Всё предусмотрено заранее. Ты не будешь скучать, потому что, пересекая Стену, ты забудешь обо всем, что оставил здесь. Ты станешь обычным взрослым, а этот мир увидишь разве что во снах, которые забываются, стоит только наступить утру. Так должно быть, Йойки. Так всегда было.
- А как же Юка? А Ённи и Мия? Они тоже уйдут отсюда и всё забудут?!
- Нет, Йойки. Они останутся здесь. Уйдёшь только ты.
- Потому что они… иенки?
- Да. А ты человек, Йойки. Тебе здесь не место. Тебе будет лучше там.
- Значит, я не буду помнить Юку?
- Да. Тебе будет казаться, что ты никогда не знал её. Поэтому больно тебе не будет.
«Но сейчас мне больно», - подумал тогда Йойки. Это был день, когда ему впервые захотелось умереть. Но вместо этого он взял в руки чистый лист и начал рисовать. Сначала получалось коряво и неправдоподобно, но время шло, и росло мастерство Йойки. Взрослые иенки говорили, что у него есть талант.
Йойки не знал, что такое этот «талант» и для чего он нужен. Он просто рисовал, потому что хотел помнить.
- Когда ты будешь уходить отсюда, ты ничего не сможешь забрать с собой, - говорила Кана. – Из этого мира нельзя унести ничего. Всё ты оставишь здесь, и уйдёшь один. По-другому нельзя. Если Стена почувствует, что ты хочешь перенести какую-то часть этого мира на ту сторону, Она просто уничтожит тебя.
«Ну и пусть, - думал Йойки. – Если Стена убьёт меня, мне не придётся страдать там, в чужом месте, где нет никого, кого я любил бы. И никого, кто любил бы меня».
Тогда он решил, что попробует пронести через Стену свои рисунки, которые помогли бы ему вспомнить, кто он есть на самом деле. Вспомнить Юку, вересковое поле, вечное лето, тепло и свежий ветер свободы. И ещё своих друзей: неуклюжего смешного Ённи в больших очках с толстыми стёклами, смешливую Мию в жёлтом платье, приютившую у себя в доме целое поголовье бездомного зверья.
Потому что, если всего этого не будет, не станет и его самого.
Когда Йойки закончил рисунок, жаркий день уже перевалил за середину. Йойки вымыл кисти, убрал краски и палитры в ящик стола, а рисунок оставил перед собой сохнуть. В целом, он был доволен работой, которая как раз передавала то настроение, что Йойки видел на лице Юки сегодня утром. Лёгкий, нежный рисунок, мягкие оттенки и словно разливающийся по вересковому полю свет, отражающийся и в волосах Юки. Юка была здесь живой, и мальчику казалось, что он вот-вот услышит её заливистый приятный смех.
Внезапный громкий стук заставил его вздрогнуть. Йойки поднял голову и увидел белого голубя с крошечным свёртком бумаги, привязанным к лапе, и шелестящего крыльями по ту сторону оконного стекла.
Голубиная почта. Йойки улыбнулся. Он любил получать письма от голубей, тем более что чаще всего таким способом доставки пользовалась Юка. Иногда они писали друг другу письма, которые Йойки бережно хранил в шкафчике стола вместе со своими рисунками. Он думал, что если брать рисунки, то можно захватить и парочку писем. В конце концов, никому от этого не станет плохо, кроме его самого.
Голубь влетел в комнату и уселся на столе, устремив на Йойки свой любопытный красный глаз.
- Спасибо, дружок, - улыбался Йойки, развязывая плотную красную нитку на его лапе. – Я очень рад, что ты навестил меня. Как дела? Может, хочешь чего-нибудь?
Голубь продолжал молча смотреть на него и изредка встряхивать крыльями. Йойки подумал, что бедняга, наверное, хочет пить в такую жару и поставил перед птицей блюдце с водой. Пока голубь пил, Йойки развернул письмо и начал читать.
Это было даже не письмо, а просто короткая записка, но Йойки улыбался, пока читал. Тревога о завтрашнем дне уходила сама собой.
«Знаешь, сегодня с утра Кана здорово испортила мне настроение, но и заставила задуматься кое о чём. Мне очень хочется о многом поговорить с тобой, рассказать всё, что я смогла понять сегодня утром. И у меня есть идея. Предлагаю сегодня совершить очередной тайный побег! О нём никто не будет знать, кроме нас двоих, даже Ённи и Мия не должны догадаться. Вечером, после Звездопада, мы сделаем вид, что пошли домой, а потом встретимся у нашего поля, там же, где расстались сегодня утром. Пришли мне ответ вместе с Найной (так зовут голубя). И запомни, если ты откажешься и снова начнёшь занудствовать, я тебе убью. Защекочу до смерти, понял?
Я просто хочу чего-нибудь… Что запомнилось бы нам. В ночь Звездопада глупо валяться в кровати дома, не правда ли? Это будет нашей маленькой тайной, чем-то, что принадлежит только нам.
До вечера, Йойки. Не забудь: никто не должен догадаться!
Юка».
Йойки отложил записку и тут же сел писать ответ.
«Хорошо, я приду. Ты ведь и не ждала другого ответа, правда? Всё понял, это останется нашей тайной. Можешь на меня положиться, твой зануда будет вести себя хорошо. Мне нравится эта идея. До вечера, Юка.
Йойки».
- Значит, тебя зовут Найна? – спросил он, привязывая записку к лапе голубя. Птица заинтересованно посмотрела на него одним глазом, как будто узнала своё имя. – А меня зовут Йойки. Приятно познакомиться. Надеюсь, мы ещё увидимся.
На мгновение Йойки показалось, что в глазах голубя появилось что-то осмысленное, как будто он понял каждое слово мальчика. А потом кивнул. Кивнул?! Йойки сморгнул наваждение. Он знал, что в том мире, где он жил, возможно всякое, но сам довольно редко сталкивался с чем-то волшебным.
Другие ребята часто описывали всякие невероятные случаи, произошедшие с ними. Кто-то уверял, что разговаривал с бродячей собакой, а кто-то клялся, что смог пролететь несколько метров высоко над землёй.
«Что за ерунда, - думал Йойки. – Зачем они это сочиняют?».
Но Юка всегда верила подобным рассказам и часто повторяла, что ничего невозможного не существует, если верить всем сердцем. И что Йойки мог на это возразить?
Ему тоже хотелось верить, хотелось, чтобы маленькое чудо произошло и с ним. Но почему-то ничего подобного никогда не происходило. И тогда Йойки со всей болезненной ясностью осознавал своё одиночество и правоту своей Каны.
Здесь не его дом.
Голубь улетел, и Йойки долго смотрел ему вслед.
Он остался один, и снова очередная волна горечи накрыла его, а перед глазами всё стало мутным, словно Йойки смотрел на мир через пыльное стекло. Он снова вспомнил то, что почти смог забыть на те несколько благословенных часов, пока был занят рисованием.
Каждый раз, когда они с Юкой ходили в поле слушать, Йойки вместе с незабываемыми впечатлениями свободы и радости, получал и незабываемую боль.
«Ты слышал? – спрашивала каждый раз Юка».
«Да, - отвечал Йойки каждый раз».
Каждый раз. Сколько было уже лжи? Сколько раз он солгал ей?
На самом деле Йойки никогда ничего не слышал.
Сегодня он хотел нарисовать Юку, бегущую по вересковому полю. Этот образ был настолько живым и ярким в его голове, что Йойки боялся, что не сможет с той же достоверностью перенести его на бумагу, просто не сможет передать всё то, что так ясно видит, закрывая глаза. Его рука слегка дрожала, когда он взял кисть и обмакнул её в сиреневую краску. В какой-то страшный момент Йойки показалось, что он забыл все оттенки вереска, что они просто смешались у него в голове и исчезнут прежде, чем он снова сможет их вспомнить. Но он вспомнил.
И сразу пришли облегчение и радость, а вместе с ними и способность рисовать. Рука больше не дрожала.
«Я помню, - думал он. – Я могу помнить. Моя память всё ещё при мне».
Йойки начал рисовать давно. Сколько он себя помнил, он рисовал. Сначала он рисовал, имея перед собой лишь цель, но потом начал находить в этом удовольствие. Он рисовал с тех пор, как услышал от своей Каны:
- Когда тебе исполнится четырнадцать, ты уйдёшь отсюда. По ту стороны Стены тебя ждёт другой мир. Там живут взрослые люди, и тебе предстоит стать частью этого мира. Там твой дом.
- Нет! Мой дом здесь! – возразил Йойки. – Мой дом, мои друзья. Мне хорошо здесь, и я не хочу никуда уходить. Я буду скучать по друзьям и по всему…
- Об этом не волнуйся, Йойки. Всё предусмотрено заранее. Ты не будешь скучать, потому что, пересекая Стену, ты забудешь обо всем, что оставил здесь. Ты станешь обычным взрослым, а этот мир увидишь разве что во снах, которые забываются, стоит только наступить утру. Так должно быть, Йойки. Так всегда было.
- А как же Юка? А Ённи и Мия? Они тоже уйдут отсюда и всё забудут?!
- Нет, Йойки. Они останутся здесь. Уйдёшь только ты.
- Потому что они… иенки?
- Да. А ты человек, Йойки. Тебе здесь не место. Тебе будет лучше там.
- Значит, я не буду помнить Юку?
- Да. Тебе будет казаться, что ты никогда не знал её. Поэтому больно тебе не будет.
«Но сейчас мне больно», - подумал тогда Йойки. Это был день, когда ему впервые захотелось умереть. Но вместо этого он взял в руки чистый лист и начал рисовать. Сначала получалось коряво и неправдоподобно, но время шло, и росло мастерство Йойки. Взрослые иенки говорили, что у него есть талант.
Йойки не знал, что такое этот «талант» и для чего он нужен. Он просто рисовал, потому что хотел помнить.
- Когда ты будешь уходить отсюда, ты ничего не сможешь забрать с собой, - говорила Кана. – Из этого мира нельзя унести ничего. Всё ты оставишь здесь, и уйдёшь один. По-другому нельзя. Если Стена почувствует, что ты хочешь перенести какую-то часть этого мира на ту сторону, Она просто уничтожит тебя.
«Ну и пусть, - думал Йойки. – Если Стена убьёт меня, мне не придётся страдать там, в чужом месте, где нет никого, кого я любил бы. И никого, кто любил бы меня».
Тогда он решил, что попробует пронести через Стену свои рисунки, которые помогли бы ему вспомнить, кто он есть на самом деле. Вспомнить Юку, вересковое поле, вечное лето, тепло и свежий ветер свободы. И ещё своих друзей: неуклюжего смешного Ённи в больших очках с толстыми стёклами, смешливую Мию в жёлтом платье, приютившую у себя в доме целое поголовье бездомного зверья.
Потому что, если всего этого не будет, не станет и его самого.
Когда Йойки закончил рисунок, жаркий день уже перевалил за середину. Йойки вымыл кисти, убрал краски и палитры в ящик стола, а рисунок оставил перед собой сохнуть. В целом, он был доволен работой, которая как раз передавала то настроение, что Йойки видел на лице Юки сегодня утром. Лёгкий, нежный рисунок, мягкие оттенки и словно разливающийся по вересковому полю свет, отражающийся и в волосах Юки. Юка была здесь живой, и мальчику казалось, что он вот-вот услышит её заливистый приятный смех.
Внезапный громкий стук заставил его вздрогнуть. Йойки поднял голову и увидел белого голубя с крошечным свёртком бумаги, привязанным к лапе, и шелестящего крыльями по ту сторону оконного стекла.
Голубиная почта. Йойки улыбнулся. Он любил получать письма от голубей, тем более что чаще всего таким способом доставки пользовалась Юка. Иногда они писали друг другу письма, которые Йойки бережно хранил в шкафчике стола вместе со своими рисунками. Он думал, что если брать рисунки, то можно захватить и парочку писем. В конце концов, никому от этого не станет плохо, кроме его самого.
Голубь влетел в комнату и уселся на столе, устремив на Йойки свой любопытный красный глаз.
- Спасибо, дружок, - улыбался Йойки, развязывая плотную красную нитку на его лапе. – Я очень рад, что ты навестил меня. Как дела? Может, хочешь чего-нибудь?
Голубь продолжал молча смотреть на него и изредка встряхивать крыльями. Йойки подумал, что бедняга, наверное, хочет пить в такую жару и поставил перед птицей блюдце с водой. Пока голубь пил, Йойки развернул письмо и начал читать.
Это было даже не письмо, а просто короткая записка, но Йойки улыбался, пока читал. Тревога о завтрашнем дне уходила сама собой.
«Знаешь, сегодня с утра Кана здорово испортила мне настроение, но и заставила задуматься кое о чём. Мне очень хочется о многом поговорить с тобой, рассказать всё, что я смогла понять сегодня утром. И у меня есть идея
. Предлагаю сегодня совершить очередной тайный побег! О нём никто не будет знать, кроме нас двоих, даже Ённи и Мия не должны догадаться. Вечером, после Звездопада, мы сделаем вид, что пошли домой, а потом встретимся у нашего поля, там же, где расстались сегодня утром. Пришли мне ответ вместе с Найной (так зовут голубя). И запомни, если ты откажешься и снова начнёшь занудствовать, я тебе убью. Защекочу до смерти, понял? Я просто хочу чего-нибудь… Что запомнилось бы нам. В ночь Звездопада глупо валяться в кровати дома, не правда ли?
Это будет нашей маленькой тайной, чем-то, что принадлежит только нам. До вечера, Йойки. Не забудь: никто не должен догадаться!
Юка».
Йойки отложил записку и тут же сел писать ответ.
«Хорошо, я приду. Ты ведь и не ждала другого ответа, правда?
Всё понял, это останется нашей тайной. Можешь на меня положиться, твой зануда будет вести себя хорошо. Мне нравится эта идея. До вечера, Юка. Йойки».
- Значит, тебя зовут Найна? – спросил он, привязывая записку к лапе голубя. Птица заинтересованно посмотрела на него одним глазом, как будто узнала своё имя. – А меня зовут Йойки. Приятно познакомиться. Надеюсь, мы ещё увидимся.
На мгновение Йойки показалось, что в глазах голубя появилось что-то осмысленное, как будто он понял каждое слово мальчика. А потом кивнул. Кивнул?! Йойки сморгнул наваждение. Он знал, что в том мире, где он жил, возможно всякое, но сам довольно редко сталкивался с чем-то волшебным.
Другие ребята часто описывали всякие невероятные случаи, произошедшие с ними. Кто-то уверял, что разговаривал с бродячей собакой, а кто-то клялся, что смог пролететь несколько метров высоко над землёй.
«Что за ерунда, - думал Йойки. – Зачем они это сочиняют?».
Но Юка всегда верила подобным рассказам и часто повторяла, что ничего невозможного не существует, если верить всем сердцем. И что Йойки мог на это возразить?
Ему тоже хотелось верить, хотелось, чтобы маленькое чудо произошло и с ним. Но почему-то ничего подобного никогда не происходило. И тогда Йойки со всей болезненной ясностью осознавал своё одиночество и правоту своей Каны.
Здесь не его дом.
Голубь улетел, и Йойки долго смотрел ему вслед.
Он остался один, и снова очередная волна горечи накрыла его, а перед глазами всё стало мутным, словно Йойки смотрел на мир через пыльное стекло. Он снова вспомнил то, что почти смог забыть на те несколько благословенных часов, пока был занят рисованием.
Каждый раз, когда они с Юкой ходили в поле слушать, Йойки вместе с незабываемыми впечатлениями свободы и радости, получал и незабываемую боль.
«Ты слышал? – спрашивала каждый раз Юка».
«Да, - отвечал Йойки каждый раз».
Каждый раз. Сколько было уже лжи? Сколько раз он солгал ей?
На самом деле Йойки никогда ничего не слышал.
* * *
Звездопад. Есть ли он по ту сторону Стены? Юка часто думала об этом, но не решались спросить у Каны, потому что тема «Стены» всегда была болезненной для них обеих. Можно было спросить у других иенков, но за свои двенадцать с половиной лет Юка успела понять, что говорить об этом здесь не любит никто. Наверное, дело было в разобщении. Во всяком случае, так всегда говорили старейшины. Старейшины не уставали повторять, что все жители должны уважать друг друга, относиться с почтением ко взрослым и к детям иенков и людей, должны чувствовать свою сплочённость.
Но когда разговор заходил о Стене, куда уходили дети людей и откуда уже никто не возвращался, сразу возникало некое разобщение. Словно слабое звено в цепи связи, оно мешало жителям города чувствовать своё родство друг с другом. Потому что всегда были те, кто уйдёт и те, кто останется.
Быть может, Юка и сама никогда не задавалась бы всеми этими вопросами, если бы у неё не было такого друга, как Йойки. Она жила бы себе и жила, училась и взрослела, влюбилась бы и родила ребёнка, которого отдала бы на воспитание какой-нибудь Кане. В этом был бы смысл её жизни, и не пришлось бы задумываться над вечным вопросом: «А может ли быть иначе?».
Но Юка задумывалась. Это был вопрос, ответ на который она искала уже давно, и верила, что однажды обязательно найдёт. И тогда, она либо смирится, либо… будет жить как-то иначе. Потому что, пока есть Стена и пока есть Йойки, цель и смысл её жизни так и будут висеть под знаком вопроса.
Звездопад. Почему-то Юке казалось, что если он и есть там, то уж точно он не так красив и волшебен, как здесь.
Она стояла на дорожке перед своим домом и смотрела на солнце, опускающееся за линию горизонта. Облака вокруг окрасились в розовато-малиновый цвет, с оранжевыми полосами, а само солнце было почти красным.
Юка улыбнулась. Она думала, какой сегодня замечательный день, ведь ей удалось встретить и рассвет, и закат, а сейчас она ещё и пойдёт любоваться Звездопадом и увидит всех своих друзей. Действительно замечательный день, за который хочется сказать «спасибо».
Юка посмотрела на утекающую вдаль дорожку. Сейчас она была ещё пустынна, потому что Юка вышла из дома слишком рано, но скоро вся улица наполнится голосами и смехом жителей, собирающихся на Звездопад. В такие дни Юка действительно ощущала какое-то родство и близость с каждым жителем городка, словно всё здесь было наполнено единым чувством, имени которому она не знала. Это было просто очень хорошее и тёплое чувство. И хотелось, чтобы всегда так было, чтобы таких дней было как можно больше, и чтобы никому не надо было никуда уходить.
Юка опустила взгляд на дорожку у себя под ногами, и снова ей захотелось снять сандалии и пройтись по тёплой пыли, смешанной с песком, ощутить, как какое-то древнее, неизмеримое чувство передаётся от земли к её босым пальцам. Но она не успела этого сделать, потому что услышала сзади чьи-то шаги, а потом бодрый голос Ённи окликнул её:
- Что, нас высматриваешь?
Юка обернулась и улыбнулась его хитрой улыбке и идущей рядом Мие.
- Вот ещё! Надо мне больно вас высматривать! Я… просто любуюсь закатом.
- Мы так и подумали. Юка ведь всегда чем-нибудь любуется, - приветливо улыбнулась Мия.
Юка заметила, что сегодня на ней было надето новое светло-бежевое платье с незамысловатым зелёным орнаментом и массивным поясом на талии, а на шее поблёскивала цепочка с кулончиком-лепестком, которую подарил ей на день рождения Ённи. Сам Ённи тоже принарядился сегодня в идеально-чистую и выглаженную рубашку в салатовую клеточку и тёмно-серые брюки.
Юка опустила взгляд на свои стоптанные сандалии и простенькое поношенное платье и отчего-то смутилась. Кана часто упрекала её, что Юка совсем не следит за собой и ведёт себя как мальчишка, но Юка никогда не принимала её слова всерьёз. Однако сейчас, увидев Мию и Ённи такими красивыми, она впервые задалась вопросом: «А понравится ли Йойки, как я выгляжу?». Она не знала, откуда взялся этот вопрос, и от этого смутилась ещё больше.
- А где Йойки? – спросила Мия.
Юка вдруг посмотрела на дорогу со странной тоской. Ей захотелось, чтобы Йойки появился как можно скорее.
- Должен сейчас прийти… - вздохнула она.
- Опаздывает, как всегда, - сказал Ённи с упрёком и поправил очки. – Наверное, опять погрузился в творческий процесс и забыл, что мы тут ждём его.
- Да ладно тебе, не ворчи, - Мия с усмешкой пихнула его локтем. – Так уж и скажи, что тебе завидно. Йойки умеет рисовать, а ты нет.
Ённи неожиданно покраснел, и Юка не сдержала улыбки, глядя на них обоих.
- И ничего мне не завидно! – возмутился Ённи. – Чему там завидовать? Вот если бы он совершил какое-нибудь открытие в области физики или химии, я бы ещё позавидовал, но рисование…
Юка перестала вслушиваться в их перепалку и снова посмотрела на теряющуюся вдали дорогу. И увидела приближающуюся фигуру Йойки. Он шёл, убрав руки в карманы и, как всегда, опустив голову. Ветер трепал его волосы и развевал лёгкую рубашку. Когда Йойки подошёл ближе, Юка заметила на его рукавах пятна розовой краски и улыбнулась от щемящей сердце теплоты. И сразу забыла про свои стоптанные сандалии и будничное платье с порванным кружевом на левом рукаве. Йойки такой же, как она.
- Явился! Наш свободный художник! – воскликнул Ённи, уже добродушно и без упрёка, и протянул Йойки руку.
Юка и Мия переглянулись. Они всегда втайне смеялись над тем, как мальчики изображают из себя взрослых и пожимают друг другу руки при каждой встрече.
И Юка смотрела, как они втроём разговаривают и смеются, как освещается угрюмое лицо Йойки, как сияют радостью и покоем глаза Ённи, как шутливо отчитывает их обоих Мия. И Юка думала, как сильно эти трое любят друг друга, и как сильно она сама любит их.
Так сильно, что захотелось вдруг громко сказать об этом вслух, но Юка побоялась испортить эту расслабленную спокойную атмосферу и посеять ненужное смущение. И она промолчала, прижав руку к груди, туда, где билось сердце, и туда, где было так тепло и сладко.
Пусть это живёт. Пусть это живёт всегда.
А потом они пошли на Звездопад.
Но когда разговор заходил о Стене, куда уходили дети людей и откуда уже никто не возвращался, сразу возникало некое разобщение. Словно слабое звено в цепи связи, оно мешало жителям города чувствовать своё родство друг с другом. Потому что всегда были те, кто уйдёт и те, кто останется.
Быть может, Юка и сама никогда не задавалась бы всеми этими вопросами, если бы у неё не было такого друга, как Йойки. Она жила бы себе и жила, училась и взрослела, влюбилась бы и родила ребёнка, которого отдала бы на воспитание какой-нибудь Кане. В этом был бы смысл её жизни, и не пришлось бы задумываться над вечным вопросом: «А может ли быть иначе?».
Но Юка задумывалась. Это был вопрос, ответ на который она искала уже давно, и верила, что однажды обязательно найдёт. И тогда, она либо смирится, либо… будет жить как-то иначе. Потому что, пока есть Стена и пока есть Йойки, цель и смысл её жизни так и будут висеть под знаком вопроса.
Звездопад. Почему-то Юке казалось, что если он и есть там, то уж точно он не так красив и волшебен, как здесь.
Она стояла на дорожке перед своим домом и смотрела на солнце, опускающееся за линию горизонта. Облака вокруг окрасились в розовато-малиновый цвет, с оранжевыми полосами, а само солнце было почти красным.
Юка улыбнулась. Она думала, какой сегодня замечательный день, ведь ей удалось встретить и рассвет, и закат, а сейчас она ещё и пойдёт любоваться Звездопадом и увидит всех своих друзей. Действительно замечательный день, за который хочется сказать «спасибо».
Юка посмотрела на утекающую вдаль дорожку. Сейчас она была ещё пустынна, потому что Юка вышла из дома слишком рано, но скоро вся улица наполнится голосами и смехом жителей, собирающихся на Звездопад. В такие дни Юка действительно ощущала какое-то родство и близость с каждым жителем городка, словно всё здесь было наполнено единым чувством, имени которому она не знала. Это было просто очень хорошее и тёплое чувство. И хотелось, чтобы всегда так было, чтобы таких дней было как можно больше, и чтобы никому не надо было никуда уходить.
Юка опустила взгляд на дорожку у себя под ногами, и снова ей захотелось снять сандалии и пройтись по тёплой пыли, смешанной с песком, ощутить, как какое-то древнее, неизмеримое чувство передаётся от земли к её босым пальцам. Но она не успела этого сделать, потому что услышала сзади чьи-то шаги, а потом бодрый голос Ённи окликнул её:
- Что, нас высматриваешь?
Юка обернулась и улыбнулась его хитрой улыбке и идущей рядом Мие.
- Вот ещё! Надо мне больно вас высматривать! Я… просто любуюсь закатом.
- Мы так и подумали. Юка ведь всегда чем-нибудь любуется, - приветливо улыбнулась Мия.
Юка заметила, что сегодня на ней было надето новое светло-бежевое платье с незамысловатым зелёным орнаментом и массивным поясом на талии, а на шее поблёскивала цепочка с кулончиком-лепестком, которую подарил ей на день рождения Ённи. Сам Ённи тоже принарядился сегодня в идеально-чистую и выглаженную рубашку в салатовую клеточку и тёмно-серые брюки.
Юка опустила взгляд на свои стоптанные сандалии и простенькое поношенное платье и отчего-то смутилась. Кана часто упрекала её, что Юка совсем не следит за собой и ведёт себя как мальчишка, но Юка никогда не принимала её слова всерьёз. Однако сейчас, увидев Мию и Ённи такими красивыми, она впервые задалась вопросом: «А понравится ли Йойки, как я выгляжу?». Она не знала, откуда взялся этот вопрос, и от этого смутилась ещё больше.
- А где Йойки? – спросила Мия.
Юка вдруг посмотрела на дорогу со странной тоской. Ей захотелось, чтобы Йойки появился как можно скорее.
- Должен сейчас прийти… - вздохнула она.
- Опаздывает, как всегда, - сказал Ённи с упрёком и поправил очки. – Наверное, опять погрузился в творческий процесс и забыл, что мы тут ждём его.
- Да ладно тебе, не ворчи, - Мия с усмешкой пихнула его локтем. – Так уж и скажи, что тебе завидно. Йойки умеет рисовать, а ты нет.
Ённи неожиданно покраснел, и Юка не сдержала улыбки, глядя на них обоих.
- И ничего мне не завидно! – возмутился Ённи. – Чему там завидовать? Вот если бы он совершил какое-нибудь открытие в области физики или химии, я бы ещё позавидовал, но рисование…
Юка перестала вслушиваться в их перепалку и снова посмотрела на теряющуюся вдали дорогу. И увидела приближающуюся фигуру Йойки. Он шёл, убрав руки в карманы и, как всегда, опустив голову. Ветер трепал его волосы и развевал лёгкую рубашку. Когда Йойки подошёл ближе, Юка заметила на его рукавах пятна розовой краски и улыбнулась от щемящей сердце теплоты. И сразу забыла про свои стоптанные сандалии и будничное платье с порванным кружевом на левом рукаве. Йойки такой же, как она.
- Явился! Наш свободный художник! – воскликнул Ённи, уже добродушно и без упрёка, и протянул Йойки руку.
Юка и Мия переглянулись. Они всегда втайне смеялись над тем, как мальчики изображают из себя взрослых и пожимают друг другу руки при каждой встрече.
И Юка смотрела, как они втроём разговаривают и смеются, как освещается угрюмое лицо Йойки, как сияют радостью и покоем глаза Ённи, как шутливо отчитывает их обоих Мия. И Юка думала, как сильно эти трое любят друг друга, и как сильно она сама любит их.
Так сильно, что захотелось вдруг громко сказать об этом вслух, но Юка побоялась испортить эту расслабленную спокойную атмосферу и посеять ненужное смущение. И она промолчала, прижав руку к груди, туда, где билось сердце, и туда, где было так тепло и сладко.
Пусть это живёт. Пусть это живёт всегда.
А потом они пошли на Звездопад.
* * *
Звездопад – довольно редкое событие. Юка видела его всего раз в жизни, когда ей было пять, и, конечно, уже почти ничего не помнила об этом. После каждого Звездопада иенки-астрономы высчитывали точную дату следующего, вплоть до времени падения первой звезды.
К Звездопаду начинали готовиться ещё за год и с нетерпением ждали этого события, которое пару тысяч лет назад считалось священным. Даже сейчас, в современном городе это ощущение священного таинства ещё сохранилось.
В такие дни все жители собиралась на Большой северной скале. Это была самая высокая точка в городе, откуда открывался великолепный вид на тающие в дымке крошечные домики, леса и дороги, а поле вереска казалось отсюда не больше Юкиной ладони.
Сегодня Юка и её друзья пришли почти самыми первыми и заняли лучше места у края скалы. Начинало темнеть. Небо окрасилось в тёмно-синие тона с розовыми всполохами догорающего солнца.
Йойки подошёл к самому краю и глянул вниз.
- Надо же… - прошептал он. – Просто дух захватывает.
Юка встала рядом, и тут же по коже пробежали мурашки, а дыхание замерло в груди от головокружительной высоты.
- Вы там поосторожнее, оба! – услышали она за спиной голос Ённи. – Говорят, что полсотни лет назад с этой скалы упали двое молодых иенков…
- Ужас! – воскликнула Мия, но тоже подошла к краю, глянула вниз и тут же опасливо отступила. - И что же стало с теми двумя? Они ведь не могли погибнуть, не достигнув Возраста Ноль.
- В том-то и дело, что не могли, - продолжал Ённи, напустив на себя зловещий вид. – Их тела так и не нашли. Старые иенки говорят, что они перенеслись на ту сторону Стены.
Мия ахнула, а Ённи ухмыльнулся, довольный, что смог напугать её.
Юка заметила, как сразу напрягся Йойки, для которого всякие разговоры о Той стороне были болезненны.
Юка всё время пыталась поставить себя на его место, но это не всегда удавалось ей. Каково это – жить, не зная, что ждёт тебя в будущем? Даже не зная, до скольки лет доживёшь? Наверное, это ужасно тяжело. И страшно.
Здесь, в мире иенков, каждому было отмерено ровно сто лет жизни, которые называли Возрастом Ноль, и каждый знал, в какой день и час уйдёт. Никто ещё не умирал раньше этого срока.
Но мир людей был другим. Он был наполнен неизвестностью и страхом за своё будущее. Юка слышала, что люди там могли умереть и в пятьдесят лет и даже в тринадцать. А некоторые умирали и в возрасте нескольких месяцев. И Юке всегда становилось очень страшно, когда она начинала думать об этом. Всё это казалось ей каким-то чудовищно неправильным, несправедливым, диким. Каково же тогда должно быть Йойки, которому предстоит жить в этом мире?
Но Йойки вдруг поднял голову к небу и улыбнулся такой спокойной, умиротворённой улыбкой, что все мрачные мысли Юки растворились вместе с последними лучами солнца. И она тоже улыбнулась, глядя на него. Да, Йойки прав. В такой замечательный день не стоит думать о плохом.
За те годы, что они с Йойки дружили, оба научились жить по принципу: «Не стоит переживать из-за того, что ещё не случилось». Жить тем, что есть здесь и сейчас.
А ведь здесь и сейчас так хорошо, так красиво. В домиках внизу загорелись редкие огни (некоторые, наверное, старые иенки, всё-таки остались дома), а небо из тёмно-синего превратилось в иссиня-черное, зажигающее первые звезды. Лёгкий прохладный ветер наступающей ночи холодил кожу.
Большая северная скала наполнилась народом, радостным смехом, шёпотом, шагами и разговорами о предстоящем событии. Большая скала словно превратилась в единый организм, олицетворяющий собой ожидание. Ожидание чего-то волшебного.
- Только бы наши Каны не нашли нас, - сказала Мия, с опаской озираясь по сторонам.
- Думаю, у них тоже должны быть свои дела и развлечения в такой день, - улыбнулась Юка. – Не всё же им с нами сидеть. Иногда я думаю, что у наших Кан есть своя, тайная жизнь.
- Я тоже в этом уверен, - поддакнул Ённи. – Потому что моя Кана иногда ведёт себя очень подозрительно и даже уходит куда-то по вечерам, когда думает, что я уже лёг спать.
- Не может быть, - Мия покачала головой. – Каны никогда не ходят на свидания…
- А кто сказал, что это свидания? – Ённи снова понизил голос до загробного шёпота. – Может, они все собираются вместе для каких-нибудь ритуалов, связанных с жертвоприношением и чёрной магией?
- Тьфу на тебя! – рассердилась Мия, и глаза её расширились от испуга. – Вечно ты какую-нибудь ерунду придумаешь, а мне потом кошмары снятся! Не буду больше тебя слушать!
Ённи еле сдерживал победный смех.
- Я просто хочу, чтобы ты была начеку. А то вдруг однажды твоя Кана утащит тебя куда-нибудь в лес, пока ты будешь спать, разведёт там большой костёр…
- Заткнись, дурак! – завизжала Мия и влепила ему шуточный подзатыльник, а Ённи в это время покатывался со смеху.
Юка заметила, что Йойки тоже смотрит на них и улыбается.
- Смешные такие, - шепнула Юка.
Йойки кивнул.
- Да. Их перепалки всегда поднимают мне настроение.
- Мне тоже. Ты только им об этом не говори, а то ополчатся ещё и на нас.
Йойки снова посмотрел на небо, вздохнул.
- Мне сейчас так хорошо и так спокойно с вами, - сказал он. – И так хочется, чтобы всегда так было.
Юка ощутила в горле комок. Йойки никогда не говорил ничего подобного. Но сейчас он как будто озвучивал её собственные мысли.
- Знаешь, я подумал, что сегодняшний день для меня особенный. Ведь я больше никогда не увижу Звездопад. Поэтому я очень хочу запомнить его, чтобы потом забрать в своём сердце куда угодно. Чтобы это тепло было со мной всегда, где бы я ни был.
Юка подумала, что сейчас заплачет, но вместо этого взяла Йойки за руку, крепко сжала её и улыбнулась.
- Так и будет, - сказала она. – Мы запомним его вместе. И пронесём через всю жизнь, что бы ни случилось. Мы никогда не забудем.
Йойки благодарно улыбнулся ей в ответ и тоже сжал её руку.
А потом вдруг все хором ахнули, и Юка с Йойки посмотрели на небо, чернильную тьму которого прочерчивала ослепительная дорожка света от первой падающей звезды.
Первая звезда считалась особенной. Говорили, что если загадать желание именно на неё, оно обязательно сбудется.
И Юка загадала.
«Пусть всегда будет так, - успела прошептать она про себя. – Пусть мы всегда будем вместе, как сейчас».
А потом небо словно взорвалось чередующимися всполохами света. Звёзды по очереди вспыхивали, окрашивая пространство вокруг бело-голубыми лучами, а потом срывались со своих орбит и на сумасшедшей скорости летели вниз, оставляя за собой тающий светящийся след, и исчезали за горизонтом. Дорожки света догоняли и обгоняли друг друга, а звёзды взрывались и умирали, чтобы снова воскреснуть на чьем-нибудь ещё небосклоне.
Потрясающе красивая и грустная картина.
«Интересно, куда деваются звёзды после того, как исчезают за горизонтом? – думала Юка с гулко бьющимся сердцем. – Неужели погибают? Или, быть может, они тоже просыпаются по ту сторону Стены?».
Рука Йойки была тёплой, и Юка снова крепко сжала её. Она уже не замечала, что слёзы катятся по щекам. Но это были светлые слёзы, и Юка улыбалась.
Она оплакивала гибель звёзд и радовалась их новой жизни, она оплакивала грядущий уход Йойки в новый мир и надеялась, что он будет счастлив. Что они всё равно будут счастливы.
«И даже если нам суждено упасть, сгореть, разбиться на тысячи осколков, разметавшихся по небу на расстояниях сотен тысяч световых лет друг от друга, мы всё равно будем вместе. Мы просто будем, пока живёт это тепло в груди. Будем рядом».
А звёзды падали, умирали и возрождались.
К Звездопаду начинали готовиться ещё за год и с нетерпением ждали этого события, которое пару тысяч лет назад считалось священным. Даже сейчас, в современном городе это ощущение священного таинства ещё сохранилось.
В такие дни все жители собиралась на Большой северной скале. Это была самая высокая точка в городе, откуда открывался великолепный вид на тающие в дымке крошечные домики, леса и дороги, а поле вереска казалось отсюда не больше Юкиной ладони.
Сегодня Юка и её друзья пришли почти самыми первыми и заняли лучше места у края скалы. Начинало темнеть. Небо окрасилось в тёмно-синие тона с розовыми всполохами догорающего солнца.
Йойки подошёл к самому краю и глянул вниз.
- Надо же… - прошептал он. – Просто дух захватывает.
Юка встала рядом, и тут же по коже пробежали мурашки, а дыхание замерло в груди от головокружительной высоты.
- Вы там поосторожнее, оба! – услышали она за спиной голос Ённи. – Говорят, что полсотни лет назад с этой скалы упали двое молодых иенков…
- Ужас! – воскликнула Мия, но тоже подошла к краю, глянула вниз и тут же опасливо отступила. - И что же стало с теми двумя? Они ведь не могли погибнуть, не достигнув Возраста Ноль.
- В том-то и дело, что не могли, - продолжал Ённи, напустив на себя зловещий вид. – Их тела так и не нашли. Старые иенки говорят, что они перенеслись на ту сторону Стены.
Мия ахнула, а Ённи ухмыльнулся, довольный, что смог напугать её.
Юка заметила, как сразу напрягся Йойки, для которого всякие разговоры о Той стороне были болезненны.
Юка всё время пыталась поставить себя на его место, но это не всегда удавалось ей. Каково это – жить, не зная, что ждёт тебя в будущем? Даже не зная, до скольки лет доживёшь? Наверное, это ужасно тяжело. И страшно.
Здесь, в мире иенков, каждому было отмерено ровно сто лет жизни, которые называли Возрастом Ноль, и каждый знал, в какой день и час уйдёт. Никто ещё не умирал раньше этого срока.
Но мир людей был другим. Он был наполнен неизвестностью и страхом за своё будущее. Юка слышала, что люди там могли умереть и в пятьдесят лет и даже в тринадцать. А некоторые умирали и в возрасте нескольких месяцев. И Юке всегда становилось очень страшно, когда она начинала думать об этом. Всё это казалось ей каким-то чудовищно неправильным, несправедливым, диким. Каково же тогда должно быть Йойки, которому предстоит жить в этом мире?
Но Йойки вдруг поднял голову к небу и улыбнулся такой спокойной, умиротворённой улыбкой, что все мрачные мысли Юки растворились вместе с последними лучами солнца. И она тоже улыбнулась, глядя на него. Да, Йойки прав. В такой замечательный день не стоит думать о плохом.
За те годы, что они с Йойки дружили, оба научились жить по принципу: «Не стоит переживать из-за того, что ещё не случилось». Жить тем, что есть здесь и сейчас.
А ведь здесь и сейчас так хорошо, так красиво. В домиках внизу загорелись редкие огни (некоторые, наверное, старые иенки, всё-таки остались дома), а небо из тёмно-синего превратилось в иссиня-черное, зажигающее первые звезды. Лёгкий прохладный ветер наступающей ночи холодил кожу.
Большая северная скала наполнилась народом, радостным смехом, шёпотом, шагами и разговорами о предстоящем событии. Большая скала словно превратилась в единый организм, олицетворяющий собой ожидание. Ожидание чего-то волшебного.
- Только бы наши Каны не нашли нас, - сказала Мия, с опаской озираясь по сторонам.
- Думаю, у них тоже должны быть свои дела и развлечения в такой день, - улыбнулась Юка. – Не всё же им с нами сидеть. Иногда я думаю, что у наших Кан есть своя, тайная жизнь.
- Я тоже в этом уверен, - поддакнул Ённи. – Потому что моя Кана иногда ведёт себя очень подозрительно и даже уходит куда-то по вечерам, когда думает, что я уже лёг спать.
- Не может быть, - Мия покачала головой. – Каны никогда не ходят на свидания…
- А кто сказал, что это свидания? – Ённи снова понизил голос до загробного шёпота. – Может, они все собираются вместе для каких-нибудь ритуалов, связанных с жертвоприношением и чёрной магией?
- Тьфу на тебя! – рассердилась Мия, и глаза её расширились от испуга. – Вечно ты какую-нибудь ерунду придумаешь, а мне потом кошмары снятся! Не буду больше тебя слушать!
Ённи еле сдерживал победный смех.
- Я просто хочу, чтобы ты была начеку. А то вдруг однажды твоя Кана утащит тебя куда-нибудь в лес, пока ты будешь спать, разведёт там большой костёр…
- Заткнись, дурак! – завизжала Мия и влепила ему шуточный подзатыльник, а Ённи в это время покатывался со смеху.
Юка заметила, что Йойки тоже смотрит на них и улыбается.
- Смешные такие, - шепнула Юка.
Йойки кивнул.
- Да. Их перепалки всегда поднимают мне настроение.
- Мне тоже. Ты только им об этом не говори, а то ополчатся ещё и на нас.
Йойки снова посмотрел на небо, вздохнул.
- Мне сейчас так хорошо и так спокойно с вами, - сказал он. – И так хочется, чтобы всегда так было.
Юка ощутила в горле комок. Йойки никогда не говорил ничего подобного. Но сейчас он как будто озвучивал её собственные мысли.
- Знаешь, я подумал, что сегодняшний день для меня особенный. Ведь я больше никогда не увижу Звездопад. Поэтому я очень хочу запомнить его, чтобы потом забрать в своём сердце куда угодно. Чтобы это тепло было со мной всегда, где бы я ни был.
Юка подумала, что сейчас заплачет, но вместо этого взяла Йойки за руку, крепко сжала её и улыбнулась.
- Так и будет, - сказала она. – Мы запомним его вместе. И пронесём через всю жизнь, что бы ни случилось. Мы никогда не забудем.
Йойки благодарно улыбнулся ей в ответ и тоже сжал её руку.
А потом вдруг все хором ахнули, и Юка с Йойки посмотрели на небо, чернильную тьму которого прочерчивала ослепительная дорожка света от первой падающей звезды.
Первая звезда считалась особенной. Говорили, что если загадать желание именно на неё, оно обязательно сбудется.
И Юка загадала.
«Пусть всегда будет так, - успела прошептать она про себя. – Пусть мы всегда будем вместе, как сейчас».
А потом небо словно взорвалось чередующимися всполохами света. Звёзды по очереди вспыхивали, окрашивая пространство вокруг бело-голубыми лучами, а потом срывались со своих орбит и на сумасшедшей скорости летели вниз, оставляя за собой тающий светящийся след, и исчезали за горизонтом. Дорожки света догоняли и обгоняли друг друга, а звёзды взрывались и умирали, чтобы снова воскреснуть на чьем-нибудь ещё небосклоне.
Потрясающе красивая и грустная картина.
«Интересно, куда деваются звёзды после того, как исчезают за горизонтом? – думала Юка с гулко бьющимся сердцем. – Неужели погибают? Или, быть может, они тоже просыпаются по ту сторону Стены?».
Рука Йойки была тёплой, и Юка снова крепко сжала её. Она уже не замечала, что слёзы катятся по щекам. Но это были светлые слёзы, и Юка улыбалась.
Она оплакивала гибель звёзд и радовалась их новой жизни, она оплакивала грядущий уход Йойки в новый мир и надеялась, что он будет счастлив. Что они всё равно будут счастливы.
«И даже если нам суждено упасть, сгореть, разбиться на тысячи осколков, разметавшихся по небу на расстояниях сотен тысяч световых лет друг от друга, мы всё равно будем вместе. Мы просто будем, пока живёт это тепло в груди. Будем рядом».
А звёзды падали, умирали и возрождались.
* * *
Они шли по той же дороге, что и утром, но сейчас она казалась совсем иной. Юка давно заметила, что в ночном сумраке все привычные вещи выглядят по-другому. И, быть может, даже оживают.
Звездопад закончился, иенки расходились по домам, и быстро попрощавшись с друзьями, Юка и Йойки затерялись в толпе. Они держали друг друга за руки, чтобы не потеряться, но выйдя на пустынную улицу, ведущую к вересковому полю, всё равно почему-то не отпускали друг друга.
Они шли молча. После Звездопада не хочется говорить, потому что все слова кажутся шаблонными и мёртвыми, а то, что чувствуешь, горит и греет где-то внутри живым светлым пламенем, и об этом совсем не обязательно говорить вслух.
Вересковое поле было необъятным и уходящим во тьму, в саму бесконечность, где не было времени, а было только поле и только эти звёзды над ним. Юка уже не разувалась, она чувствовала холодные прикосновения травинок на своих ногах, и думала, что земля тоже уже остыла.
Ветра почти не было, поэтому казалось, что поле замерло, застыло, уснуло. И бежать уже не хотелось. Хотелось идти тихо и бесшумно, чтобы не потревожить робкий сон окружающей природы.
Было просто очень красиво.
Первым тишину нарушил Йойки. Он сказал:
- Я хочу сегодня показать тебе кое-что. Но это далеко, и нас могут хватиться.
Юка удивилась. Ведь это она позвала сюда Йойки сегодня утром, а оказывается, он тоже хотел что-то сказать ей. Что он согласился прийти сюда не просто так.
- Что ты задумал, Йойки?
- Ничего особенного. Просто пойдём со мной. Если не боишься.
Юка надулась, хоть и не хотела.
- Ты же знаешь, что не боюсь! Просто мне интересно, из-за чего мне сегодня влетит и стоит ли оно того!
- Стоит. Ещё как стоит. Но если расскажу, будет неинтересно. Поэтому просто поверь мне. Ты веришь?
Юка опустила глаза. Почему-то ей вдруг стало очень неловко смотреть на него.
- Да, - кивнула она.
Когда ей было семь, а Йойки восемь, и когда они только пошли в школу, им приходилось каждый день переходить бурную каменистую речку по узкому и шаткому деревянному мостику. Сейчас этого мостика уже давно нет, и на его месте возвышается новый, широкий и каменный мост, по которому можно не только ходить, но и ездить на велосипеде. Но тогда это был маленький мостик, качающийся от каждого порыва ветра и скрипящий при этом таким страшным скрипом, что Юке казалось, что вот-вот он рухнет, рассыпавшись, разорвавшись, и с треском полетит в бурлящую водяную пропасть.
Для Юки каждое утро тогда было большим испытанием, и Кана еле поднимала её с постели, потому что первой мыслью Юки, когда она просыпалась, было: «О, нет! Опять этот мост!».
Она переходила мостик чуть не плача, а оказавшись на другой стороне, чувствовала себя такой уставшей и измотанной, что даже порадоваться у неё не было сил.
Йойки не надо было переходить через речку, потому что он жил в другой стороне и мог добраться до школы иначе, но он знал, как Юка боится моста, и каждое утро провожал её.
Кана говорила: «Ты привыкнешь. Будешь ходить там каждый день по два раза, и страх пройдёт». И Юка ходила. Но страх не проходил, и она никак не могла привыкнуть.
Однажды, когда день выдался особенно ветреным, и мостик скрипел особенно страшно, Йойки как обычно провожал Юку из школы, успокаивая и подбадривая. Но Юка в тот день была непреклонна. Её коленки дрожали, когда она смотрела на судорожно раскачивающийся мостик, а шум бурлящей внизу воды отдавался грохотом у неё в ушах.
- Не пойду! – плакала она. – Нет! Я лучше останусь ночевать здесь, чем наступлю туда!
- Но мы должны побеждать свои страхи! Только так мы сможем стать сильными, - говорил Йойки.
- Нет! Нет, нет, нет!
- Дай мне руку, - сказал Йойки и, не дожидаясь, сам взял Юку за руку.
Она перестала плакать и затаила дыхание.
Они стояли у самого основания моста, и один шаг отделял их от пропасти.
- Нет… - выдохнула Юка, но уже совсем тихо.
- Закрой глаза, - сказал Йойки. – Закрой глаза и держись за меня. Ничего не бойся. Я не отпущу твою руку.
- Правда не отпустишь?
- Правда. Просто поверь мне.
Юка молчала.
- Ну же! Пойдём! Закрой глаза.
И Юка закрыла глаза и сделала шаг вперед. Но не слова Йойки подействовали на неё. А его взгляд. Юка поняла тогда, что Йойки сам очень боится. Хоть и делает вид, потому что он старший, но всё равно ему страшно, и лицо его бледное, а руки холодные. Просто Йойки хочет быть храбрым для неё. Чтобы успокоить её, чтобы внушить ей уверенность, ему приходится быть сильным и быть смелым.
И Юка шла и чувствовала, как на её щёки наползает румянец. Ей вдруг стало очень стыдно из-за того, что она такая трусиха. И почему-то очень хорошо.
С того дня Юка больше не боялась ходить по мосту, а через год на его месте построили новый.
Они вместе победили свой страх.
С того дня в их душах зародилось безоговорочное доверие друг другу.
Звездопад закончился, иенки расходились по домам, и быстро попрощавшись с друзьями, Юка и Йойки затерялись в толпе. Они держали друг друга за руки, чтобы не потеряться, но выйдя на пустынную улицу, ведущую к вересковому полю, всё равно почему-то не отпускали друг друга.
Они шли молча. После Звездопада не хочется говорить, потому что все слова кажутся шаблонными и мёртвыми, а то, что чувствуешь, горит и греет где-то внутри живым светлым пламенем, и об этом совсем не обязательно говорить вслух.
Вересковое поле было необъятным и уходящим во тьму, в саму бесконечность, где не было времени, а было только поле и только эти звёзды над ним. Юка уже не разувалась, она чувствовала холодные прикосновения травинок на своих ногах, и думала, что земля тоже уже остыла.
Ветра почти не было, поэтому казалось, что поле замерло, застыло, уснуло. И бежать уже не хотелось. Хотелось идти тихо и бесшумно, чтобы не потревожить робкий сон окружающей природы.
Было просто очень красиво.
Первым тишину нарушил Йойки. Он сказал:
- Я хочу сегодня показать тебе кое-что. Но это далеко, и нас могут хватиться.
Юка удивилась. Ведь это она позвала сюда Йойки сегодня утром, а оказывается, он тоже хотел что-то сказать ей. Что он согласился прийти сюда не просто так.
- Что ты задумал, Йойки?
- Ничего особенного. Просто пойдём со мной. Если не боишься.
Юка надулась, хоть и не хотела.
- Ты же знаешь, что не боюсь! Просто мне интересно, из-за чего мне сегодня влетит и стоит ли оно того!
- Стоит. Ещё как стоит. Но если расскажу, будет неинтересно. Поэтому просто поверь мне. Ты веришь?
Юка опустила глаза. Почему-то ей вдруг стало очень неловко смотреть на него.
- Да, - кивнула она.
Когда ей было семь, а Йойки восемь, и когда они только пошли в школу, им приходилось каждый день переходить бурную каменистую речку по узкому и шаткому деревянному мостику. Сейчас этого мостика уже давно нет, и на его месте возвышается новый, широкий и каменный мост, по которому можно не только ходить, но и ездить на велосипеде. Но тогда это был маленький мостик, качающийся от каждого порыва ветра и скрипящий при этом таким страшным скрипом, что Юке казалось, что вот-вот он рухнет, рассыпавшись, разорвавшись, и с треском полетит в бурлящую водяную пропасть.
Для Юки каждое утро тогда было большим испытанием, и Кана еле поднимала её с постели, потому что первой мыслью Юки, когда она просыпалась, было: «О, нет! Опять этот мост!».
Она переходила мостик чуть не плача, а оказавшись на другой стороне, чувствовала себя такой уставшей и измотанной, что даже порадоваться у неё не было сил.
Йойки не надо было переходить через речку, потому что он жил в другой стороне и мог добраться до школы иначе, но он знал, как Юка боится моста, и каждое утро провожал её.
Кана говорила: «Ты привыкнешь. Будешь ходить там каждый день по два раза, и страх пройдёт». И Юка ходила. Но страх не проходил, и она никак не могла привыкнуть.
Однажды, когда день выдался особенно ветреным, и мостик скрипел особенно страшно, Йойки как обычно провожал Юку из школы, успокаивая и подбадривая. Но Юка в тот день была непреклонна. Её коленки дрожали, когда она смотрела на судорожно раскачивающийся мостик, а шум бурлящей внизу воды отдавался грохотом у неё в ушах.
- Не пойду! – плакала она. – Нет! Я лучше останусь ночевать здесь, чем наступлю туда!
- Но мы должны побеждать свои страхи! Только так мы сможем стать сильными, - говорил Йойки.
- Нет! Нет, нет, нет!
- Дай мне руку, - сказал Йойки и, не дожидаясь, сам взял Юку за руку.
Она перестала плакать и затаила дыхание.
Они стояли у самого основания моста, и один шаг отделял их от пропасти.
- Нет… - выдохнула Юка, но уже совсем тихо.
- Закрой глаза, - сказал Йойки. – Закрой глаза и держись за меня. Ничего не бойся. Я не отпущу твою руку.
- Правда не отпустишь?
- Правда. Просто поверь мне.
Юка молчала.
- Ну же! Пойдём! Закрой глаза.
И Юка закрыла глаза и сделала шаг вперед. Но не слова Йойки подействовали на неё. А его взгляд. Юка поняла тогда, что Йойки сам очень боится. Хоть и делает вид, потому что он старший, но всё равно ему страшно, и лицо его бледное, а руки холодные. Просто Йойки хочет быть храбрым для неё. Чтобы успокоить её, чтобы внушить ей уверенность, ему приходится быть сильным и быть смелым.
И Юка шла и чувствовала, как на её щёки наползает румянец. Ей вдруг стало очень стыдно из-за того, что она такая трусиха. И почему-то очень хорошо.
С того дня Юка больше не боялась ходить по мосту, а через год на его месте построили новый.
Они вместе победили свой страх.
С того дня в их душах зародилось безоговорочное доверие друг другу.
* * *
Они пришли к большому цветущему дереву. Только сначала Юка даже не поняла, что это дерево.
Они долго шли по тёмному полю, освещаемому только светом одиноких звёзд, а потом Юке вдруг показалось, что на горизонте вспыхнул пожар. Она невольно ахнула.
Но это оказался не пожар. Вблизи это было огромное раскидистое дерево, цветы которого светились мягким бело-голубым светом.
Юка перестала дышать.
- Что это? – спросила она, когда голос вернулся к ней.
Йойки расплылся в довольной улыбке. Юка подумала, что давно не видела его таким счастливым, как в эту минуту.
- Нравится? – спросил он.
- Очень! – Юка подошла ещё ближе и осторожно протянула руку к нижней ветке дерева, чтобы коснуться светящегося в темноте цветка с пятью остроконечными белыми листьями.
- Не бойся. Можешь даже сорвать себе один. Только он через пару минут потухнет…
Юка коснулась цветка и поняла, что свечение исходит из самой сердцевины, от кончиков тонких тычинок, похожих на паутинку.
Конечно, она не стала обрывать цветок.
- Как чудесно, Йойки! – воскликнула она. – Но скажи, что же это?!
Йойки вздохнул так, будто ему очень не хотелось раскрывать тайну и делать чудо объяснимым.
- Это майнисовое дерево, - сказал он. – Я нашёл его неделю назад, когда гулял здесь один.
- Майнисовое? – Юка напрягла память. – Кажется, я читала о таком. Говорят, что оно всегда растёт в одиночестве на открытой местности, и на первый взгляд неотличимо от обычного дерева. Но раз в сто лет оно превращается из обычного и неказистого в… - Юка запнулась, потому что не могла подобрать подходящего слова, и потому что ей не верилось, что перед ней действительно цветущее майнисовое дерево, о котором она раньше только читала в книжках.
Йойки улыбнулся и кивнул.
- Да, это оно. Мне удалось распознать его и высчитать время цветения, которое как раз и пришлось на сегодняшний день. Обычно майнисовое дерево цветёт всего несколько дней, а потом приносит плоды, похожие на абрикосы, только голубого цвета. Сам я никогда не пробовал, но говорят, что они совсем не сладкие, а по вкусу напоминают смесь арбуза и миндаля.
- Я люблю арбузы, - Юка улыбнулась. – А давай придём сюда ещё, когда майнисы поспеют!
- Давай! Только если наши Каны не запрут нас дома после сегодняшнего…
Юка засмеялась, и Йойки засмеялся вслед за ней. Почему-то мысль о возможном наказании нисколько не пугала их, а наоборот веселила. Сейчас они были там, где никто не мог их достать. Сейчас они были вместе и были свободны.
А потом они перестали смеяться, и Йойки вдруг стал очень серьёзным и посмотрел на Юку долгим решительным взглядом.
- Юка… Я хочу, чтобы сейчас мы кое-что пообещали друг другу.
Девочка снова затаила дыхание. Она смотрела на пылающие цветы, чуть вздрагивающие от слабого ночного ветра, на чёрные небеса над ними, на Йойки, который был сейчас таким близким, и думала, как же сильно она хочет обнять его. Йойки.
- Это дерево действительно цветёт раз в сто лет, - говорил Йойки. – И существует легенда, что если во время цветения майнисового дерева сорвать цветок и загадать желание, то оно обязательно сбудется. Только цветок ни в коем случае нельзя выбрасывать… Его нужно будет хранить.
- Но… - Юка хотела что-то возразить, но не смогла. Йойки говорил сейчас как тогда, на мосту. И, как и тогда, Юка ему верила.
Йойки снова взял её за руку, опустил взгляд, и какое-то время набирался храбрости, чтобы продолжить.
- Я хочу, чтобы мы пообещали друг другу, что никогда не забудем этот день. И этот момент. Ты не забудешь, Юка?
Юка сглотнула. Она не хотела сейчас плакать и портить лучший вечер в своей жизни, а потому просто улыбнулась сквозь слёзы.
- Я никогда не забуду, Йойки. Обещаю.
- Хорошо… Я тоже обещаю тебе, что никогда не забуду всего этого, Юка. Здесь я был по-настоящему счастлив… - он тоже запнулся, чтобы не заплакать, а потом продолжил надтреснутым голосом. – И желание… Давай загадаем… обязательно вернуться сюда. Не сейчас, а потом. После того, как я… После того, как меня… После того, как мне придётся уйти. Я хочу, чтобы мы вернулись сюда и после. Не знаю, сколько пройдёт лет, но пусть мы ещё встретимся здесь. И пусть мы будем стоять точно так же, как сейчас, держаться за руки и… помнить друг друга.
- Да, - Юка кивнула. Она уже не могла удержать слёз, бегущих по щекам. – Это очень хорошее желание, Йойки, очень правильное. Давай обязательно вернёмся. Обязательно увидимся снова после. И никогда не забудем этот день.
Йойки улыбнулся и смахнул её слёзы кончиками пальцев. А потом наклонился и осторожно поцеловал её в губы.
Юка знала, что однажды он обязательно это сделает, но не думала, что так скоро и неожиданно. Ей казалось раньше, что если Йойки поцелует её, она будет долго ругать его, и может, даже обидится.
Но сейчас ей почему-то не хотелось ругаться и обижаться. Ей просто казалось, что так и должно быть.
А потом они сорвали себе по цветку и пошли домой. Цветы светились на их ладонях всё время, пока они шли по вересковому полю. От них исходило едва уловимое тепло, мягкое, невесомое. А ночное поле было огромным, и они снова шли молча. Майнисовое дерево оставалось позади, и его свет таял, сливался с ночной тьмой горизонта.
И над ними было только небо.
@темы: original, творчество
-
-
15.03.2012 в 22:05-
-
16.03.2012 в 09:37