Буду выкладывать по одной главе, по мере причёсывания и вычитки текста. Так что пусть пока тут полежит, а там видно будет, может, ещё куда-нибудь отнесу)) Если кого заинтересует, милости прошу - читайте))) Так как фикус довольно объёмный, думаю можно сделать маленькую шапочку, хоть я их и недолюбливаю:
Название: Холодная зима
Автор:<Yumeni>
Бета: Librari
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Соби, Рицка, Сеймей, Нисей и др.
Размер: нечто среднее между миди и макси...
Статус: закончен
Дисклеймер: все права на персонажей принадлежат Коге Юн
читать дальше
Глава 1
Опасность
Опасность
«… а вообще бывает ли когда-нибудь что-нибудь нормальным?
У людей за лицами иногда сплошная жуть…»
Стивен Кинг
«Сердца в Атлантиде»
У людей за лицами иногда сплошная жуть…»
Стивен Кинг
«Сердца в Атлантиде»
Ему часто снился один и тот же сон. Один и тот же, но всё же Рицка каждый раз переживал его как в первый. И каждый раз задавался вопросом: насколько тонка граница между сном и явью? Насколько чётко мы можем разграничить реальность и то, что лежит за её пределами? Бесконечные обрывки бессвязных мыслей, поступков, сюжетов, существующих одновременно и тающих в пустоте. И не за что ухватиться. Все спасительные нити заняты. В этом мире без привычных нам входов и выходов, без начала и конца так легко заблудиться. Потерять последнюю нить-зацепку, а вместе с ней и способность отличать действительность от бесконечных изощрённых игр собственного подсознания.
Он точно знал, что не спит. Рицке казалось, он ещё не утратил последних связей с миром реальности. Но он также точно знал, что и не бодрствует. Просто лежит в своей кровати, но присутствует как будто вне собственного тела. Он не может шевелиться – мозг не управляет телом. Может только смотреть, как в полумраке комнаты колышется от лёгкого ветра шторка цвета лаванды.
Холодно. Тихо. Слишком тихо. Куда-то исчезло даже тиканье часов. Но ведь в реальности оно точно было. А в этой гулкой пустоте - нет. Значит ли это, что он находится уже не в своей комнате? Или не в этой реальности? И не в этом времени?
Рицка представил, как на пол падает стеклянный стакан и разбивается вдребезги. Но при этом не слышно ничего. Все звуки проглатывает пустота. Ни вздоха. Ни шороха сминаемой постели. Ничего не будет в этой комнате.
А потом приходит Сеймей. Медленно идёт мимо кровати мальчика, снимает пиджак и вешает на спинку стула. Что он делает? Это точно какой-то нелепый сон.
Рицка хочет сказать брату, что не спит, но он будто бы разучился говорить. И чей-то неприятный голос подсказывает, что ни один звук, произнесённый им, не долетит до слуха Сеймея.
…потому что он здесь, а ты там. Вы находитесь по разные стороны одной и той же сюрреалистической картины…
Сеймей останавливается у окна, сминает в руках тончайшую ткань шторы, а когда отпускает – она так и остаётся висеть неподвижно, словно став свинцовой и неподъёмной для ветра.
Внезапно Сеймей оборачивается. И Рицка точно знает, что брат видит его. Но сам мальчик не может разглядеть лица Сеймея - в комнате слишком темно. Однако чувство, что на него смотрят и знают, что он не спит, вызывает в груди тугой комок невысказанных слов.
И что-то ещё не так. Что-то не так с Сеймеем. И Рицка вдруг понимает, что не видит его лица не потому, что в комнате темно. А потому, что его просто нет. У Сеймея нет лица. Вместо него чёрная зияющая пустота, обрамленная тёмными волосами. И эта пустота смотрит прямо на него.
И нет сил закричать.
А Сеймей поднимает руку, которая тоже вся чёрная. На ней нет кожи. И эта рука, точнее, то, что было когда-то рукой, рассыпается в пепел, который исчезает, не долетев до пола.
Рицка кричит. Отчаянно, надрывно, зажмурив глаза, подарившие ему столь жуткое видение. И вместе с криком он просыпается в своей влажной и холодной постели, в комнате, где тикают часы, и слушает свои прерывистые вздохи.
Тик-так, вдох-выдох.
Уже два года прошло с той ночи. А сон так и не изменился. В то время как реальность, похоже, изменилась безвозвратно.
- Рицка? Почему ты такой грустный? Не выспался? – Сеймей возник из ниоткуда и взъерошил Рицке волосы на макушке.
Мальчик вывернулся из под его руки, тряхнул головой, так, что несколько чёрных прядей упало на глаза.
- Во сколько придут твои друзья? – спросил Сеймей, так и не дождавшись ответа на первые два вопроса.
Рицка посмотрел в окно на медленно падающие снежные хлопья и вздохнул.
- Они не придут.
- Почему? – Сеймей сел на кровать. – Ты разве не пригласил их?
- Я не хочу отмечать, - ответил мальчик, растягивая слова в лениво-равнодушной манере.
- Это из-за того, что Агацума не придёт?
Рицка порадовался, что Сеймей не видит его лица. Иначе он всё понял бы по тому, как дрогнули его губы и сошлись брови, когда он услышал эту фамилию, произнесённую Сеймеем с такой холодной небрежностью.
- Потому что ты не позволил ему прийти, - ответил Рицка, мысленно приказывая сердцу успокоиться. Он должен вести себя как взрослый. Он должен стать сильным. Должен.
- Рицка. Мы ведь уже сотню раз говорили об этом, – Рицка услышал, как брат поднимается с постели и снова идёт к нему. Хочет завладеть его взглядом. Думает, что ему удастся добиться его расположения, только лишь посмотрев в глаза, поймав улыбку, коснувшись детского ушка. Так было раньше. Но за два года многое может измениться, Сеймей.
И Рицка сжимает подлокотники кресла, ощущая под пальцами шершавость пластмассы, и продолжает смотреть в окно, даже когда Сеймей встает перед ним на колени, развернув его стул к себе.
- Рицка. Раньше ты никогда не сердился на меня, - говорит он.
Рицка молчит, хотя внутри столько невысказанных слов, разрывающих грудь, что трудно дышать. Но все эти слова никак не связаны друг с другом. Совсем не те слова, которые должен говорить взрослый.
- Ну? Посмотри же на меня, - Сеймей теребит его за рукав толстовки, ловит руку, сжимает её крепко, переплетая пальцы. – Мама приготовила всё, что ты так любишь. Её сыновья теперь снова с ней, и она так счастлива! Она старалась для тебя, ты же не хочешь расстраивать её? Утром она сказала, что её Рицка теперь уже совсем большой мальчик. Сказала, что ты можешь позвать своих друзей. Давай же, Рицка, тебе сегодня четырнадцать, это твой день! Твой праздник, и мы с мамой хотим порадовать тебя. У нас снова нормальная полноценная семья, как ты и хотел.
Рицка поморщился, опустил взгляд на Сеймея и сказал:
- Соби тоже мой друг.
И что-то в глазах Сеймея едва заметно изменилось от этих слов. И вроде это был такой же Сеймей, что и секунду назад, а вроде и нет. Как будто он заледенел за это бесконечное мгновение, замёрз на месте, только глаза горели. Наверное, такой же взгляд у него был бы, если бы Рицка дал ему пощёчину.
- Ты ошибаешься, Рицка. Агацума тебе не друг. Он тебе вообще никто, даже не боец! – и снова ударение на фамилии Соби, и губы Сеймея кривятся в презрении, и его прекрасное лицо вмиг становится отвратительным в своей жестокости. – Ты же знаешь, что я запретил ему приходить к нам домой! Ноги его здесь не будет! Каждая собака должна знать своё место, Рицка!
- Соби не собака. И он мой друг, - ещё раз повторил Рицка всё тем же спокойным уверенным тоном.
И снова что-то произошло с Сеймеем. Что-то настолько противное, что Рицка предпочитал бы не знать, что именно, и какие мысли были у Сеймея в тот момент в голове.
- Прежде чем разбрасываться такими громкими заявлениями, тебе следовало бы получше узнать этого… человека, Рицка. Агацума ужасен. Он… Он совершенно беспринципный, извращённый, отвратительный, слабый, никчёмный, жестокий, в конце концов! Я уже успел не раз пожалеть, что оставил его тебе! К сожалению, он очень дурно повлиял на твоё развитие.
Рицка вдруг улыбнулся, и эта улыбка на бледном лице выглядела так болезненно и пугающе в контрасте с ярко-алыми губами, что Сеймей замолчал на полуслове.
- А Соби никогда не говорил плохо о тебе, - сказал мальчик, аккуратно высвобождая свою руку из крепкой хватки Сеймея.
Сеймей осел на пол, ничего не говоря и позволив Рицке подняться со стула.
- Холодно сегодня, да? – Рицка подошёл к балконной двери, словно хотел приоткрыть её, но в последний момент передумал.
- Ты изменился, Рицка, - сказал Сеймей.
- Ты тоже, - ответил тот – А теперь я, пожалуй, спущусь вниз. Не хочу расстраивать маму.
Глаза Сеймея стали похожи на узкие щёлочки, затемнённые сенью ресниц. Рицка знал, что брат ненавидит, когда он поступает так, как будто сам принял решение, как будто никакие уговоры тут значения не имели, а только убеждение самого Рицки: «Не расстраивать маму».
Может, он и меня сейчас ненавидит, подумалось вдруг мальчику, когда он открывал дверь в коридор. Может, он только притворяется, что любит меня. Может, он лжет, когда говорит, что всегда будет заботиться обо мне. Но это ничего. Всё это ничего. Главное, что с ним всё хорошо, и он жив.
- Рицка, - голос Сеймея заставил его остановиться на пороге и замереть. Рицка услышал, как Сеймей поднялся с пола, но не обернулся. – Я только хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя. Ты мой брат. Только мой Рицка. Я всегда буду любить тебя таким, какой ты есть.
Рицка закрыл глаза. В тот момент ему казалось, что если сомкнуть веки, слёзы не смогут пролиться. Но слёзы так и не пришли, и Рицка снова открыл глаза, посмотрел на уходящую вниз лестницу и широкую полоску света из кухни и сказал:
- Я тоже тебя люблю, Сеймей. Ты это и так знаешь. Но…
- Но? Что «но», Рицка? – Сеймей теперь стоял совсем близко, так, что его дыхание едва не касалось шеи.
- Но иногда мне кажется, что у тебя нет лица. Что вместо тебя на меня смотрит чёрная зияющая пустота. Что ты вот-вот рассыплешься в пепел.
- Рицка… О чём ты говоришь?
Испуг. Как редко можно услышать его в твоём голосе, Сеймей.
И Рицка вдруг обернулся к нему, и на губах его заиграла беспечная улыбка, а во взгляде не осталось и тени печали, и он сказал:
- Ничего. Забудь. Это я глупость сказал! Пойдём ужинать! Мама, наверное, уже заждалась нас, - и он поймал Сеймея за рукав и потащил за собой.
Это ничего, повторял про себя Рицка, не переставая улыбаться. Он действительно очень хотел, чтобы у них была нормальная семья, но это ничего, что всё равно всё не так. И не будет так. Никогда уже не будет, как раньше. Это тоже ничего.
* * *
Иногда Рицка думал о том, какие воспоминания он забрал бы с собой, если бы мог это сделать. Как если бы он спешно собирался в дальнее путешествие, и ему требовалось бы закинуть в рюкзак кое-какие вещи, самые необходимые. А остальное оставить. Навсегда. Выбрать только самые важные моменты своей жизни, а про все прочие забыть, как будто их и не было никогда.
И сегодня за ужином Рицка добавил в свой рюкзак ещё одно воспоминание, которое он обязательно захватил бы с собой в другую жизнь, если бы ему вдруг пришлось умереть или вернуть тело настоящему Рицке. В этом воспоминании Сеймей улыбался точно так же, как сейчас и был так похож на того, другого Сеймея, которого Рицка любил когда-то давно. Два года назад, незадолго до его «смерти».
- Сеймей, я не люблю глупых людей, - сказал тогда мальчик. Его голос был сонным и тихим. Фраза повисла в тёплом неподвижном воздухе. Ни дуновения. "Интересно, если ветер сейчас не дует, почему облака плывут так быстро?", - думал он.
- Правда? Раньше ты никогда не обращал на это внимания, - в той же ленивой манере ответил Сеймей.
- Хм… - Рицка нахмурился. Мысли разбредались в разные стороны. Их нельзя поймать. Нельзя коснуться. Он думал об облаках и ветре, о словах Сеймея и о тех вещах, которые он изо всех сил старался понять. – А какой я был раньше?
- Ну… Я бы не сказал, что ты очень уж изменился, Рицка.
Солнце вышло из-за облака и теперь светило в глаза. Мальчик прищурился и спросил:
- Но ведь изменился же? Каким я всё-таки был? Привередливым в еде? Мама что ни скажет, я всё должен не любить. Безответственным? Почему маме не нравится, если я сам встаю в школу? Или если учу уроки…
- Рицка, ты думаешь о всякой ерунде.
- Неправда! Для меня это очень важно! Я просто хочу понять. Если я чего-то не понимаю, то не могу это просто так оставить! И ещё… скажи… я был глупым?
Сеймей рассмеялся, повернулся к нему лицом. Его волосы очень красиво блестели на солнце, переливаясь множеством оттенков иссиня-чёрного и тёмно-фиолетового. На губах играла лукавая улыбка, глаза прищурились, и Рицке казалось, что в их непроглядной тьме он может увидеть отражение собственного взгляда.
- Ты такой милый, Рицка, - сказал Сеймей.
- Не придуривайся! – хочется злиться, но на него не получается. – Я же серьёзно спрашиваю! Если не ответишь, я буду думать, что как был дураком, так им и остался!
Сеймей продолжает улыбаться, но глаза темнеют, рождая серьёзность, оттенённую напускной снисходительностью.
- Почему ты так стремишься быть умным?
- Потому что… - на секунду Рицка теряется, а потом снова продолжает. – Потому что я хочу быть самостоятельным. И решать сложные задачи, и отвечать на сложные вопросы. Как взрослый.
Сеймей вздыхает и отворачивается.
- А вот мне очень не хочется, чтобы ты взрослел, Рицка. Я бы хотел, чтобы ты всегда оставался для меня таким, как сейчас.
- Но ведь это невозможно. Я всё равно вырасту.
- Да… - задумчиво произносит Сеймей и повторяет едва слышно. – Да.
Лёгкий ветерок приятно холодит разгорячённую кожу.
Рицка думает о том, почему взрослые не хотят, чтобы дети взрослели. Разве это не здорово - быть высоким, сильным, умным и самостоятельным? Наверное, всё-таки не так уж и здорово. Что утрачиваешь, приобретая чувство уверенности и самодостаточности? Что отдаёшь взамен и навсегда?
Они лежат на широком клетчатом покрывале под раскидистыми ветвями вишнёвых деревьев и смотрят на небо. Солнце снова скрывается, и можно разглядеть причудливые очертания пышных белых массивов облаков. В такой хороший день думать о чём-то серьёзном – просто преступление.
Рицка улыбнулся со всей беспечностью, с какой только может улыбаться двенадцатилетний ребёнок, и заявил:
- Вон то большое облако похоже на медведя.
- Ага. На большого белого арктического медведя, - согласился Сеймей с улыбкой.
Рицка вытянул руку, прищурился и указал пальчиком на облако поменьше, рядом с медведем, который уже начал расплываться и терять форму.
- А вот это похоже на маленький игрушечный самолётик.
- М-м-м… А по-моему, оно похожу на птицу, - сказал Сеймей. – На ястреба, который зажал добычу в когтях.
- Сеймей! Какой ужасный образ! Я лучше буду думать, что это самолёт!
- Конечно. Как хочешь, – он снова обезоруживающе улыбнулся.
Когда им надоело валяться, Сеймей предложил сходить за мороженым. Они шли, держась за руки, и смеялись, ощущая на себе взгляды умиляющихся людей. Такой красивый юноша и такой милый ребёнок. Такие похожие черты. Такие разные улыбки. Крепкие нерушимые узы крови. Братья.
Тающее мороженое. Пойманные в объектив улыбки перепачканных губ. Весёлый гомон парка в выходной день. И так просто хочется смеяться.
Сеймей. Сейчас он засмеялся совсем как тогда. И Рицке хотелось, чтобы он смеялся, а то за столом было так тихо, что ему казалось, будто это и не день рождения вовсе.
И Рицка тоже засмеялся, подхватив мамин смех, когда Сеймей рассказал какой-то весёлый случай. Он казался сейчас таким непринуждённым, словно и не было у них никакого важного разговора наверху. Словно это и не он вовсе говорил все эти ужасные вещи про Соби, и не он смотрел на Рицку с тихой затаённой злобой.
Да, Рицка хотел бы помнить именно такого Сеймея, а не того незнакомого страшного человека во сне, рассыпающегося в пепел у него на глазах.
- Мальчики мои, любимые! – воскликнула Мисаки. – Я так рада! У нас получился такой замечательный семейный праздник! Как же я скучала без вас, и как хорошо, что вы наконец-то вернулись к своей маме!
Она остановила взгляд на Рицке, отчего тот сразу замер, сжав в руке палочки.
- Ты стал такой красивый, Рицка! – она заулыбалась в каком-то странном, преувеличенном восхищении. Исступлённом восхищении. – И это даже хорошо, что твои друзья не пришли! Ведь это наш праздник, семейный. И нам так хорошо втроём, что никто больше не нужен.
Рицка заметил, как моментально напрягся от этих слов Сеймей, как напряглась непроизвольно его рука, а глаза сузились. И Рицка поспешил отвернуться, чтобы не видеть этих перемен.
И в тот же миг что-то кольнуло у него в груди, так сильно, неожиданно и больно, что он вздрогнул, и палочки выпали из руки. И сотни маленьких невидимых иголочек пронзили кончики пальцев, в висках застучало, а сердце перешло на галоп. Рицка поморщился, пытаясь прогнать неприятное ощущение. К горлу подкатила тошнота, и от вида остатков еды на тарелке он едва не потерял сознание.
Мама ничего не замечала, она продолжала говорить как будто сама с собой и смеяться, а вот Сеймей не спускал с него пристального напряжённого взгляда. Заметил. Это плохо. Как же это всё-таки плохо.
- Мне… мне нужно отлучиться ненадолго, - сказал Рицка, поднимаясь на нетвёрдые ноги.
- Рицка? Что-то случилось? – Мисаки перестала смеяться и протянула было руку, чтобы коснуться его. – Ты так побледнел! Нехорошо себя чувствуешь?
- Нет, мам. Всё в порядке. Я сейчас вернусь. Налей пока чаю, - ему удалось вымучить улыбку, и Мисаки сразу успокоилась и продолжила свой рассказ неизвестно для кого.
Сеймей проводил Рицку всё тем же сосредоточенным внимательным взглядом. Можно даже сказать, любопытным.
Он всё понял. Всё понял, стучало у мальчика в голове, когда он выбежал в прихожую и приник к запотевшему оконному стеклу.
Так и есть. В сгущающейся тьме вечерней улицы стоял Соби. Стоял, подняв голову, и, очевидно, пытался разглядеть хоть кого-нибудь в тёмных окнах.
- Ты помнишь, - прошептал Рицка, прижимая пальцы к стеклу и улыбаясь, позволяя вырваться искренней радости, позволяя себе улыбаться не для кого-то, а просто потому, что хочется. Соби не забыл про его день рождения!
Последний раз они виделись неделю назад. И разговор тогда вышел совсем короткий и какой-то нескладный. Они говорили словно бы украдкой и совсем даже не то, что хотели сказать, потому что сказать хотелось так много, что мысли путались, а Сеймей должен был появиться с минуты на минуту.
Сеймей запретил им видеться. С такой же лёгкостью, с какой он приказал Соби идти к Рицке, любить и защищать его, он теперь велел ему оставить Рицку в покое, потому что теперь он сам будет делать всё вышеперечисленное. И любить, и защищать, и всё что угодно.
- А ты ему никто, - сказал он тогда. – Ты был заменой.
И Рицка протестовал, но никто его не слушал. И Соби тогда улыбнулся и сказал, что Сеймей прав. И Рицка даже обиделся и рассердился на него за это.
А вечером того же дня Сеймей сказал ему, что если связь, точнее её зачатки, начнут проявлять себя, то это скорее пройдет, если он больше не будет видеться и общаться с Соби. И что скоро он вообще забудет о существовании этого бойца, как о досадном недоразумении.
Рицка схватил с вешалки куртку и, засовывая руки в рукава, одновременно пытался влезть в кроссовки.
- Соби… Соби, - шептал он. – Я сейчас.
И перед глазами всё плыло: прихожая, свет из кухни, лестница наверх, ваза с красными цветами, тёмные окна и снег. И было так жарко, что, только надев куртку, он сразу захотел сбросить её и бежать прямо так в холодную темноту.
Наверное, у меня подскочила температура, думал Рицка и тут же снова: «Соби пришел!» Не забыл всё-таки! И радостная улыбка, и яркие пятна румянца на белых щеках, болезненная испарина на лбу, и странный шум в ушах, и ноги как будто чужие.
- Перчатки не забудь.
Мальчик вздрогнул, испугавшись этого неожиданного голоса совсем близко.
Сеймей стоял перед ним, преградив путь. И таким незнакомым показался он сейчас Рицке, что тот невольно отшатнулся, одновременно признавая и не узнавая брата. Сеймей стоял, сложив руки на груди и склонив голову набок, отчего свет из кухни освещал только половину его лица, а другая половина оставалась погруженной во тьму, так что даже глаз не было видно, и трудно было определить, с каким выражением Сеймей смотрит на него. И что-то неестественное было в его казалось бы, непринуждённой позе, какое-то внутреннее напряжение, которое он как будто всеми силами старался замаскировать.
- На улице холодно, - сказал он. – Я советую тебе захватить перчатки, Рицка.
- Ты… дашь мне пройти?
- Действительно так хочешь увидеть Агацуму?
- Ну разумеется! Он же пришел поздравить меня! Нехорошо заставлять человека мёрзнуть на улице!
- Хм, - Сеймей усмехнулся. – Но он не может даже переступить порог, потому что я запретил ему. И стоит сейчас там как побитая собачонка. Неужели он не вызывает у тебя отвращения, Рицка?
- Сеймей! Прекрати говорить все эти ужасные вещи! Это очень плохо с твоей стороны, сказать так о Соби!
- Он не зайдёт сюда. Никогда больше не зайдёт. Но ты можешь выйти к нему. Ненадолго. Мне больно смотреть, как связь мучает тебя. Хотя было бы лучше стерпеть и не поддаваться её зову. И запомни, что это в последний раз. И ещё запомни, что только к тебе я проявляю такое снисхождение.
- Я знаю.
И снова тошнота подкатила к горлу, только на этот раз она была как будто несколько иного рода. Это было отвращение, неприятие того, что говорил Сеймей. Но спорить сейчас – значит потерять последний и единственный шанс увидеть Соби.
- Дай пройти! – не выдержал мальчик.
- Рицка, ты ненавидишь меня? – тонкие губы Сеймея изогнулись в улыбке, которая никак не шла к серьёзности вопроса.
- Что за чушь! Конечно, нет! И пропусти уже меня! – Рицка сорвался на отчаянный крик, потому что с каждой секундой бесполезного стояния в тёмной прихожей ему казалось, что жизнь уходит. Пока он стоит здесь, жизнь проплывает мимо всё быстрее, быстрее, с огромной скоростью и скоро она совсем оставит его.
- Не кричи. Напугаешь маму, - Сеймей вздохнул, и вздох тоже вышел какой-то неестественный, как и сам Сеймей, как и всё в эту минуту. – Ладно, - он отошёл от двери. – Я пока побуду с мамой. Займу её чем-нибудь. Ты же знаешь, её нельзя надолго оставлять одну. А ты не задерживайся. Я буду ждать тебя к чаю.
Рицка ничего не сказал в ответ и кинулся к двери, открыв её одним рывком настежь. Воздух, показавшийся ледяным после духоты прихожей, обдал лицо и грудь. В отрезке тусклого света фонаря кружились снежинки, но, долетев до земли, тут же таяли. И Соби стоял в этом отрезке света, крошечном луче посреди мрака и холода, засунув руки в карманы пальто и опустив голову. Наверное, он уже устал высматривать Рицку в окнах. От всего этого устал.
О чём ты думаешь сейчас, Соби? Тебе тоже больно?
Огни соседних домов, тихая улица, и две встретившиеся друг с другом полоски света: одна от фонаря, другая — из открытой двери дома, искрящийся в этом свете снег. Если бы только можно было сделать сейчас моментальное фото и оставить его в памяти. Запечатлеть этот момент, как Соби поднимает голову и встречается с ним удивлённым взглядом, а потом, как будто весь успокоившись, опускает напряжённые плечи, и тонкая паутина морщин на лбу разглаживается, и в глазах его Рицка видит отражение света, и Соби произносит с облегчением только одно:
- Рицка, - и улыбается.
- Соби! – мальчик с силой захлопнул за собой дверь и побежал к нему. Он никогда не думал, что расстояние в несколько шагов может оказаться таким длинным.
- Ты пришел, Соби! Не забыл! – оказавшись рядом с ним, Рицка резко остановился, как будто споткнулся. Ему хотелось обнять Соби, но вместо этого он только потупился и отвёл взгляд от такой смущающей улыбки и пристального внимания. Соби смотрел на него так, словно хотел запомнить. И он был такой привычный и родной. Запах табака и вместе с тем свежести, тёплые руки и осторожные, внимательные ко всему пальцы, складки одежды, сидящей всегда идеально на тонкой фигуре, белоснежные, будто бы шёлковые бинты, и всё та же улыбка – соскучившийся взгляд отмечает всё, впиваясь в каждую деталь утончённой красоты любимого человека.
- Разве я мог забыть про день рождения Рицки? – усмехнулся Соби.
- Соби.
И больше сказать как будто и нечего. И голова словно всё ещё немного кружится, а ноги так и не обрели твёрдую почву. И Рицка видит, что Соби своим пристальным и одновременно ненавязчивым взглядом замечает в нём все изменения: нездоровую бледность его лица в сочетании с ярким лихорадочным румянцем, прерывистое дыхание, слетающее короткими вздохами с обветренных губ. Соби всё видит, но ничего не говорит и ничего не спрашивает, зная, как Рицка не любит, когда его жалеют. Видит даже его растерянность от незнания, что говорить и делать дальше. И Соби избавляет его от необходимости думать и что-то решать, просто обхватывая крепко обеими руками и прижимая к себе.
И Рицка успел только тихонько вздохнуть, уткнувшись носом ему в грудь и чувствуя его тепло и ровное сердцебиение.
- Я соскучился по тебе, Рицка, - прошептал он в самое ухо. И пряди его волос приятно щекотали кожу.
В ответ Рицка только смял в пальцах его свитер под пальто. Он не мог сказать, не мог выразить, как соскучился. Только надеялся, надеялся глупо и упрямо, что Соби сам всё поймет и никогда его не отпустит. Просто хотелось хоть на одно мгновение поверить, что это возможно. Просто быть с тобой.
Ты не принадлежишь мне, Соби. Никогда не принадлежал и не будешь. И я помню об этом. Ты весь его, Сеймея. Он никогда не отдаст и не отпустит тебя. И об этом я тоже помню. Но это ничего. Это тоже всё ничего, потому что сейчас я могу обнять тебя. И этого никто у меня не отнимет.
Соби запустил пальцы ему в волосы, перебирая пряди и осторожно массируя кожу. И то ли от этого, то ли от его тепла, то ли ещё от чего-то дрожь в ногах, боль в груди и слабость вдруг оставили Рицку, и он начал обретать утраченную на какой-то миг способность мыслить.
- Соби, ты что-то делаешь, да? – спросил он, шумно выдохнув.
- Ничего особенного.
- Нет, ты что-то делаешь, - с уверенностью повторил Рицка. – Мне вдруг стало легче.
- Вот и хорошо. Я счастлив.
И Рицка подумал, как же это здорово – стоять вот так, обнявшись, здесь, на этом самом месте, когда кажется, что нет ничего приятнее, чем простые лёгкие прикосновения его пальцев. И мысль о том, что ему придётся вернуться домой и снова улыбаться Сеймею, который сказал с такой холодной и непоколебимой уверенностью, что это последний раз, когда ему можно увидеться с Соби, сказал, что Соби ужасен и дурно повлиял на него, эта мысль наполнила его сердце таким глухим отчаянием и яростью, что он смял свитер Соби так сильно, что молодой человек невольно вздрогнул и испустил короткий вздох то ли удивления, то ли волнения.
- Рицка, я ведь принес тебе подарок, - сказал Соби тут же поспешно, как будто желая отвлечь его.
- Правда? – Рицка отстранился и посмотрел на него с некоторым недоумением, словно вспомнив, что причина, по которой пришёл Соби – это его день рождения.
- Ага, - Соби улыбнулся, как он всегда улыбался, когда хотел сказать что-то вроде: «Всё будет хорошо, Рицка. Даже если всё очень плохо, как сейчас, это всё равно хорошо!» – Вот только… - Соби полез в карман и вытащил оттуда маленькую красную коробочку, перевязанную золотой ленточкой с надписью: «Рицке». – Только открой её, когда останешься один, хорошо?
- Соби! – возмутился было Рицка. – Что это ещё за секреты такие?! – но коробочку взял, повертел в руках, разглядывая со всех сторон. – Похоже на обручальное кольцо.
Соби засмеялся.
- Вроде того. Но только открой, когда будешь совсем один, ладно?
- Хорошо, - Рицка понял, на что Соби намекает. Сеймею нельзя это видеть. И от мысли, что у них с Соби есть секреты от брата, ему стало как-то неприятно весело, а искры отчаяния вспыхнули с новой силой. – Спасибо, - сказал он наконец. – Что бы это ни было, спасибо. И за то, что пришел, тоже, - Рицка вздохнул и сразу смутился.
- Не за что, - ответил Соби, и от Рицки не укрылась тревога, которую он пытался спрятать за улыбкой, когда бросил беглый взгляд на окна. – Я должен сказать тебе кое-что.
- А? – Рицка убрал подарок во внутренний карман куртки. Он не ждал от Соби ничего серьёзного, думал, что тот собирается ляпнуть очередную глупость. Во всяком случае, он надеялся, что так и будет, но что-то в этой последней фразе заставило его насторожиться. «Должен сказать тебе кое-что». Звучит устрашающе даже от Соби.
- Рицка… - Соби снова взглянул в окна, чем встревожил мальчика ещё сильней, сглотнул, облизнул губы.
Рицка смотрел на него во все глаза. Неужели всё так плохо?
- Мне придется уехать, - сказал Соби и тут же снова отвёл взгляд. Сказал таким тоном, как будто отвечал занудный вызубренный урок.
- Уехать? – медленно, чётко проговаривая каждый слог, повторил Рицка.
- Да. Уехать. Сеймей сказал, что я должен держаться от тебя подальше. Хотя бы какое-то время, пока ты… - он говорил так быстро, как только мог, но вдруг запнулся, не находя подходящего слова. – Пока ты не привыкнешь. Он приказал мне уехать за границу, даже купил билет, так что какое-то время мне придётся пожить в Китае. Я не думаю, что уеду надолго, но кто знает. И… Прости меня. Я снова тебя предаю и бросаю, и… Мне так жаль… Рицка. Можешь ударить меня, если хочешь.
- Смешной ты, - ответил Рицка тихо. – Сначала даришь подарок, а потом просишь тебя ударить, - он вздохнул. – Что ж. Теперь всё понятно.
- Что понятно?
- Когда я собирался выйти к тебе, Сеймей сказал, что последний раз позволяет мне это.
Соби снова смотрел на окна, как будто всё боялся, что Сеймей увидит их, а Рицка вздохнул ещё раз и убрал руки в карманы. Странно было слышать эту новость от Соби, а не от брата, но зато теперь он понимал, что Сеймей отпустил его не потому, что вид Рицки, страдающего от сильнейшей душевной и физической боли, разжалобил его, а только лишь потому, что он хотел, чтобы Соби сам рассказал ему о своём отъезде. Чтобы Соби выказал степень своего послушания, силу своего подчинения хозяину. Выполнил приказ.
Рицка сжал замёрзшие руки в кулаки, отчего кровь сразу побежала быстрее, наполняя теплом, жаром всё его тело.
Что ж, Сеймей. Ты ошибся. Ты рассчитывал, что я рассержусь на безвольного Соби за его «слабость», как ты это назвал. Именно поэтому ты и подчеркнул, что Соби стоит на улице как побитая собачонка и не смеет войти в дом, потому что ты запретил ему.
- Что случилось, Рицка? Так сильно злишься на меня? – в его голосе было столько участливой и извиняющейся боли, что Рицка удержался и ответил спокойно:
- Не на тебя, - и тут же добавил: – Могу я попросить тебя кое о чём, Соби? Последнее одолжение?
- Конечно. Всё что угодно, Рицка, - отозвался Соби с нескрываемым облегчением.
Рицка покосился на окна своего дома и ответил с решительным жаром:
- Твоя машина, которую ты купил недавно… Как она?
- Как? Нормально. Мы же на ней катались неделю назад.
- Так вот. Я хочу покататься на ней снова. Прямо сейчас.
- А-а-а. Э-э-э… Покататься, говоришь? – кажется, Соби был готов к любой просьбе, но только не к этой.
- Да. Я хочу уехать отсюда куда-нибудь! Не сбежать, но… Просто. Ненадолго. Последняя ночь. Я ведь имею на это право, в конце-то концов! Как твоя временная жертва.
- Временная, - повторил Соби в задумчивости. – Конечно, ты имеешь на это право, Рицка.
Как это просто. За улыбками можно спрятать всё что угодно. Любую боль, даже если она вот-вот разорвёт тебя на части.
- Только, - Соби помолчал. – Не думаю, что Сеймей одобрит эту идею.
Рицка подмигнул ему.
- А он ничего не узнает! Мы ему не скажем! Просто уедем.
- Рицка… - Соби как будто силился высказать какую-то мысль, но она никак не складывалась в слова, или слова эти казались ему настолько страшными, что он не мог облечь их в звуки. – Может… Может, он прав? Может, нам действительно лучше больше не видеться? Обрубить все связи сразу? Может, тебе так будет легче? Ты так скорее привыкнешь и…
- Нет!
- И всё наладится…
- Нет! - выкрикнул Рицка, и сам испугался своего истеричного крика. И добавил с подчёркнутым спокойствием. – Не наладится. Не легче. И прекрати говорить его словами. Ты же знаешь, я это ненавижу. Говори за себя, если речь идёт о нас с тобой. А не то, что тебе внушили.
- Хорошо, - Соби тут же как-то притих, коснулся его щеки, и Рицка закрыл глаза, переводя дыхание. – Прости. Я и правда был нечестен, когда говорил это.
- Ничего, - Рицка сделал последний глубокий вдох и снова посмотрел на него. – У нас мало времени. Если мы хотим бежать, нужно делать это прямо сейчас.
- Но я пришёл пешком. Машина дома.
- И это ничего. Прогуляемся. Ну, или пробежимся! – Рицка с опаской оглянулся на дверь, попытался разглядеть что-нибудь в окнах и ничего не обнаружив, взял Соби за руку и потянул за собой. – Идём же! А то так и проторчим здесь до скончания века!
Соби усмехнулся, и Рицка неуверенно улыбнулся в ответ. От сердца как будто отлегло, и мысль о том, что у них есть ещё время, внушала надежду. Так много времени – целая ночь – это же просто целая вечность! И только для них одних. И этого у них тоже никто не отнимет.
* * *
- Сеймей, дорогой, тебе не кажется, что Рицка задерживается? – спросила Мисаки, поставив чашку и маленький круглый чайник на стол. – И почему он говорит с друзьями на улице? Раз они всё-таки пришли, может, пустить их в дом?
Сеймей подавил приступ раздражения, поджав губы и сжимая свою чашку с такой силой, что она вот-вот могла треснуть. Чай уже остыл, лёгкий пар больше не поднимался от носика чайника, а в его чашке была только неприятная на вид мутноватая жидкость.
- Нет! – сказал он. – Мы не пустим его в дом. А Рицка уже сейчас придёт.
- Его? Так к нему пришёл один друг? Но ты говорил, что их несколько?
Чашка с громким стуком опустилась на стол. Мисаки от неожиданности вздрогнула, а Сеймей бросил на неё презрительный взгляд. Его сейчас всё раздражало в этой женщине: её вопросительное выражение лица, дрогнувшие губы, взволнованный и озабоченный тон голоса, которым она произносила это слово «друг». Произносила так, что хотелось сразу забить ей его обратно в глотку.
- Что-то случилось? Сеймей?
Эти испуганные глаза. Хотелось закричать, чтобы она прекратила смотреть на него, как добыча на хищника.
- Нет! – сказал он, поднимаясь из-за стола. – Ничего не случилось. Я сейчас схожу за Рицкой и приведу его.
- А? Сходишь? Хорошо.
Когда Сеймей вышел из кухни, в лице его смешались все краски гнева. Глаза сузились и совсем потемнели, в них не было ни отблеска, ни мимолётного отсвета жалости, сострадания или любви. Ничего в них не было.
Этот Агацума слишком много себе позволяет, стучало у него в голове. Он должен был только сказать, что уезжает, неужели на это нужно так много времени?!
Сеймей всё представлял себе, как они ругаются там, на улице, как Рицка кричит и выплёвывает слова ненависти. Сеймею казалось, что ради того, чтобы заставить Рицку ненавидеть Агацуму, он способен был на всё. Хотя почему «казалось»? Он действительно был способен. На всё.
Наконец Рицка поймёт, что Агацума всего лишь пешка в его умелых руках. Что он полное ничтожество и не стоит даже волоса с твоей прекрасной головы, Рицка. И ты обязательно это поймешь, думал он, кривя губы в холодной усмешке.
А что, если нет?
Сеймей вдруг замер на полпути к двери. А что, если нет? А если они не поругаются? Что, если Агацума снова пустит в ход свои грязные штучки? А Рицка такой доверчивый, его легко подкупить.
- Чёрт! - выкрикнул он, дав внезапную волю фантазии, рождающей всё новые и новые болезненные образы.
Как он только смел касаться его своими мерзкими грязными руками? Наверняка он даже трогал его ушки!
Сеймея передёрнуло от накатившей волны отвращения. А Соби в тот момент представлялся ему каким-то диковинным насекомым, которое надо бы раздавить, но противно.
Он быстро обулся и, не накинув верхней одежды, открыл дверь резким нервным движением, мысленно прокручивая в голове всё, что скажет сейчас этому ублюдку, вздумавшему отобрать у него самое дорогое его сокровище. И тут же на пороге он чуть не врезался в кого-то, и в первую секунду ему показалось, что вернулся Рицка, но это оказался тот, кого он меньше всего ожидал сегодня увидеть.
- Нисей! Какого дьявола ты тут стоишь?!
Нисей, казалось, и сам был несколько озадачен и так и стоял с занесённой рукой, видимо, собираясь нажать кнопку звонка. Впрочем, он тут же опомнился и расплылся в хитрой улыбке:
- Да вот, решил в гости зайти! У Рит-тяна сегодня день рождения, вот я и подумал, что мне тоже обломится кусок праздничного пирога!
- Ты что, спятил?!! – завопил Сеймей. – Кто тебе разрешил появляться здесь?!
- Никто! – Нисей улыбнулся ещё шире и хихикнул. – Я пришёл, чтобы ты покричал на меня! Мне так нравится, когда ты кричишь! Ну же, кричи на меня!
В его голосе было столько неприкрытой издёвки, что в другой день и в другой раз Сеймей уступил бы себе в желании наорать на него, но сегодня и сейчас он был слишком озабочен другим, а потому сказал только:
- Убирайся!
- Ох, как грубо! Неужели так жалко пирога?
- Я занят!
- Да? И чем же? Ищешь Рит-тяна? – Нисей изобразил лукавый прищур и напустил на себя знающий вид.
- Что? Ты видел его? – Сеймей сразу как-то притих.
- Ага! – заявил Нисей с оттенком самодовольства. – Когда я шёл сюда, он уходил куда-то с Агацумой. Поспешно так, как будто убегал. Я даже думал окликнуть их и поздороваться, но потом передумал и решил не мешать, - он захлопал ресницами. – Похоже, Рит-тян не очень-то хочет отмечать праздник в твоей компании, да?
Сеймей испустил короткий отчаянный вопль и прошипел что-то нечленораздельное. Нисей ухмылялся и похихикивал, довольный произведённым эффектом.
- Черт! Куда они пошли?! – Сеймей вышел из дома, захлопнув за собой дверь. – Быстрее же, шевелись! Мы должны их догнать!
- Туда, - Нисей махнул рукой в неопределённом направлении. – Но я, знаешь ли, совсем не расположен сегодня к бегу!
- Да шевелись же ты! – вне себя от ярости кричал Сеймей. – И дай мне свой плащ!
- Что? Вот ещё! Я же замерзну!
- Давай сюда, кому говорю! – Сеймей на бегу вытащил из кармана сотовый и начал набирать номер Рицки.
Нисей нехотя разделся и с такой же показной неохотой ускорил шаг.
- Всё равно мы их не догоним! Может, ты расслабишься уже?! Они бежали быстро и ещё, знаешь, они просто ухохатывались! Я тогда сразу подумал, что ржут они по твоей части! Обманули дурака!
- Заткнись! – в его крике было столько истерической боли и даже безумия, что Нисей предпочёл закрыть рот.
Сеймей прижимал телефон к уху, то и дело останавливаясь, когда ему казалось, что длинные гудки сменились долгожданным ответом Рицки. Нисей плёлся следом, так и неся плащ на вытянутой руке, потому что Сеймей словно бы забыл о своём приказе.
Шёл снег.
* * *
Они бежали, и огни домов мелькали, вспыхивали и гасли, и ветер шумел в ушах. И снова просто хотелось смеяться и держаться за руки, как будто стоит им только разжать пальцы, и они потеряют друг друга, и улица уплывёт из-под ног.
- В следующий раз приедешь за мной на машине! – заявил Рицка, как будто этот следующий раз будет уже завтра. Как будто он вообще будет.
- Обязательно. И мы сразу поедем кататься, и все будут нам завидовать, - улыбнулся Соби. И голос его был ласковым и обнадёживающим.
Они остановились отдышаться перед домом, глядя друг на друга и смеясь без конца и без повода. Тут вдруг Рицка вздрогнул, и улыбка его сразу померкла, а рука потянулась к карману, вытащив мобильник. Лампочка на корпусе мигала зелёным.
- Это Сеймей, - выдохнул мальчик. Зелёный – это брат, красный – Соби. Красный. Какой важнее? Зелёный или красный? Красный.
- Ответишь? – спросил Соби.
Рицка стряхнул глупые мысли о цветовой гамме и покачал головой, убирая телефон обратно.
- Нет. Давай, поехали скорей! Нужно торопиться! И если тебе позвонит, ты тоже не отвечай!
- Но…
- Пожалуйста!
- Хорошо, - сказал Соби почти шёпотом. В его взгляде на миг промелькнуло удивление от этого незнакомого, непривычного слова «пожалуйста». Незнакомое. Непривычное, не его слово, не для него. Сам он редко просил, а его не просили никогда.
- И ещё… - Рицка вдруг покраснел, и это милое смущение очень шло ему, смягчая всю прошлую серьёзность. – Захвати что-нибудь поесть.
- Ты голодный? – теперь Соби уже не скрывал удивления. – А я-то думал, что раз у тебя день рождения, ты должен был съесть кучу вкусных вещей.
- Я неважно себя чувствовал, - Рицка объяснял как будто нехотя. – А теперь всё отлично, и я проголодался!
- Хорошо! – Соби снова улыбнулся. – Я быстро.
Они действительно очень торопились, а беспрерывно звонящий телефон подгонял их. Рицке всё казалось, что вот-вот где-нибудь над ухом прозвучит голос Сеймея, тихий, вкрадчивый. Страшный. И отнимет у него то последнее, что ещё было, что ещё билось в его сердце. И всё закончится.
А Соби скрывал страх за пустыми улыбками, за короткими усмешками, его бегающий взгляд ни на чём не задерживался и скользил по улице, будто высматривая что-то, а связка ключей выпала из торопливых рук, когда он открывал дверь.
В доме они задержались не дольше минуты. Рицка стоял у порога, а Соби кидал в пакет что-то из холодильника и шкафа. После чего проверил наличие ключей от машины в кармане и шепнул:
- Пойдём.
Бегом они спустились с крыльца, молча, боясь потревожить ночную тишину, укрывающую их преступное бегство. И всё так же шел снег, и Рицка прятал озябшие руки в карманы, поминутно обнаруживая, что в голове нет ни одной мысли.
И только оказавшись в салоне чёрного «Мицубиси», рядом с Соби, который подмигнул ему и посмотрел на дорогу спокойным сосредоточенным взглядом, Рицка наконец успокоился, чувствуя, как по телу разливается приятное тепло.
- Возьми в пакете грушевые кексы и кунжутные лепёшки, - сказал Соби, когда они поехали. – Это всё, что было. Они холодные, и готовил их не я. Так что тебе может не понравиться.
- Соби! Ты думаешь, мне нравится только то, что ты готовишь?! Если бы было так, я давно бы умер с голоду!
- Но признайся, что я готовлю лучше всех.
Рицка хмыкнул и полез в пакет.
- Не дождёшься ты от меня таких признаний! И смотри на дорогу, пока мы не врезались во что-нибудь!
Лепёшки оказались поджаристыми и с румяной корочкой, а кексы – сладкими, рассыпчатыми и очень вкусно пахли грушами. Рицка как раз доедал один из них и спрашивал, не голодный ли Соби, а то он сам всё съест, как телефон зазвонил снова.
- Щёрт! Надо отфетить фсё-таки, - пробубнил мальчик с набитым ртом и достал сотовый. Зелёная лампочка ритмично мигала, и Рицка вздохнул. Не хотелось портить настроение этим разговором. И в то же время здесь он чувствовал себя в безопасности. Тёмное пустынное шоссе, мелькающие огни сонного города, скорость и свистящий за окнами ветер, бесконечная дорога впереди, тёплый уютный салон и Соби. А Сеймей где-то там, далеко, не может до них дотянуться, и от этого Рицка сразу успокаивался, хоть и чувствовал себя виноватым, что брат вызывает у него такие эмоции. Но сейчас он выбрал красную лампочку. Запретный свет. И ему было уже всё равно.
- Алло, - шепнул он в трубку. Первые несколько секунд не было ничего кроме тишины, а потом Сеймей ответил, как будто опомнившись, не веря, что слышит голос Рицки.
- Рицка?
- Да, это я.
- Рицка, где ты? Что за шум? – Сеймей кричал, и ещё где-то на заднем фоне Рицка различил голос Нисея. – Ты у Агацумы? Мы долбим в дверь, но никто не открывает. Куда ты делся, Рицка?
- Я… - Рицка даже растерялся. Он не знал, как назвать эту ночную поездку. – Мы… поехали кататься. На машине Соби.
- Что?! Кататься? – казалось, это было самое дикое слово, которое Сеймей когда-либо слышал, и его это поразило настолько, что даже голос сел.
Мда, неудачно подобрал, подумал Рицка.
- Что это значит? Куда?!
- Не волнуйся. Я вернусь ещё до рассвета.
- Что?! Слышать ничего не хочу! Возвращайся немедленно! И я прощу тебе эту выходку, потому что люблю тебя.
- Нет, - ответил Рицка спокойно и повторил ещё раз. – Нет. Я вернусь утром. Иди домой.
- Чёртов Агацума! Придётся мне проучить его раз и навсегда. Что он тебе наговорил?!
Рицка покосился на Соби в надежде, что тот этого не услышал. Но Соби, даже если и слышал, виду не подал.
Мальчик вздохнул.
- Нет. Ты его не тронешь. Потому что я сам попросил его. Он уезжает завтра, и я хочу попрощаться.
- Всю ночь?!
Рицка поморщился. Он никогда не знал Сеймея таким злым.
- Я имею на это полное право, Сеймей, - сказал он наконец. – Хоть всю ночь. Но я попрощаюсь с ним по-человечески. Если ты не пускаешь его в дом, мы уедем туда, где… - он хотел сказать «где ты не найдешь нас», но так и не смог этого произнести. Слишком дикими показались ему эти слова, обращённые к Сеймею.
- Решил сбежать от меня, Рицка? – спросил Сеймей, вдруг неожиданно успокоившись.
- Нет. Я никогда не сбегаю, Сеймей. Я только хочу попрощаться. А утром вернусь к тебе. И не вини Соби. Ладно… Пока, - и не дождавшись ответа, он нажал отбой. И сразу в машине стало как-то тихо, пусто и холодно. Соби молчал.
И Рицка молчал тоже.
И было так много огней, таких маленьких и далёких, находящихся по ту сторону их крошечного мира, в который они не пожелали никого впустить. И хотелось открыть окно и чувствовать, как ледяной ветер хлещет по щекам. И ни о чём не думать.
Как же всё-таки красиво. Даже мурашки по коже.
Рицка улыбнулся, и столько умиротворения и покоя было в его расслабленном лице, что Соби тоже не удержал улыбки, искренней и такой же спокойной, и спросил:
- Вкусно было?
Рицка только что доел-таки несчастный грушевый кекс, который ему помешал съесть Сеймей и облизал пальцы.
- Очень вкусно! – и улыбнулся ещё шире. – Спасибо, Соби!
- Ох… теперь мне тоже хочется попробовать, - Соби вздохнул с такой тоской, что Рицка даже не понял, что он шутит.
- Что ж ты раньше-то не сказал?! Я ведь спрашивал, оставить тебе или нет! – Рицка пришёл в ещё большую тоску, видимо, оттого, что объел Соби. А тот вдруг резко свернул к обочине и затормозил.
Мальчика вжало в спинку сидения, и он заверещал:
- Ты чего?! Соби! Зачем ты…
Руки Соби медленно сползли с руля и потянулись к Рицке.
- Хочу попробовать сладкий грушевый кекс, - сказал Соби, улыбаясь.
- Но он закончился! – чуть не плача воскликнул мальчик.
Соби наклонился к нему, близко-близко, так, что глаза его стали такими большими, что Рицка отчётливо видел в них своё отражение. И сразу догадался, каким образом Соби будет пробовать кекс, и сердце сразу подпрыгнуло, и стало так страшно, что он заговорил быстро и беспорядочно:
- Соби, что ты… зачем ты… я же… Соби, ты… - и губы его вдруг сами собой приоткрылись, а в глазах потемнело. И хотелось только, чтобы Соби был ещё ближе.
Его губы были тёплые, и шёл снег. И мимо с шумом пролетали машины. Его пальцы… горячие. И не хватает воздуха.
И Рицка вдруг подумал, что солгал, называя Соби другом. То есть… он, конечно, друг, но… разве друзья так целуют? Наверное, всё-таки нет. Или целуют? Рицка совсем запутался и больше ни о чём не думал, запустив пальцы Соби в волосы.
Жарко, тесно, опасно, бессмысленный взгляд ловит лучи фар, прорезающие тьму. И тут же снова становится темно, и уже не хочется света. Неужели последний раз?
Быстро, жадно. И ногти впиваются в нежную кожу. Последний раз, но Рицка решил, что не будет плакать. Если он заплачет, Соби будет больно. А Рицке не хотелось, чтобы он уезжал с тяжёлым сердцем.
Пусть тебе будет легче, чем мне, Соби. Пожалуйста, пусть тебе будет легче.
Так неужели всё-таки последний? Не хочу.
- Соби… - отчаянный полу-вскрик. Последний? Нет, нет, нет! И не скрыть свою боль, свою жадность, и даже, если слёз нет, только по одному этому крику Соби поймёт, что внутри у него всё разрывается.
Прости. Я так хотел, чтобы тебе было легче. Прости мою слабость, мою боль, мой эгоизм. Прости, Соби. Я отпущу тебя.
Он не плакал. В домах гасли последние огни, а улицы побелели от холодного искрящегося снега. Он не плакал.
* * *
Так тихо, как будто они вдруг оказались на самом краю мира, где-нибудь в заснеженной Арктике, например. Только разве что медведи вокруг не ходят. И даже последние запоздавшие автомобили уже скрылись где-то за горизонтом, в этой малюсенькой точке, где заканчивается дорога. А дальше как будто и нет ничего, всё тает, останавливается, замирает в туманной снежной дымке. Покой и абсолютная красота.
- Соби, если мы и дальше будем тут сидеть, машина превратится в большой сугроб, - сказал Рицка.
- М-м-м?
- Я говорю, надо ехать! Мы всё-таки покататься хотели!
- Погода плохая. И видимость почти нулевая, - вздохнул Соби. – Лучше будет повернуть назад.
- Но… - Рицка осёкся. В сердце образовалась вдруг странная пустота от мысли, что он так и не побывает там, где заканчивается дорога. – А если Сеймей ещё… то есть… я… - он снова осёкся, потому что хотел бы остаться у Соби, но боялся выразить это открыто, поэтому предположение о том, что Сеймей ещё может быть у его дома, так и осталось невысказанным.
- Не волнуйся. Я уверен, что Сеймей уже ушёл. Но, если ты всё-таки боишься, мы можем остановиться на ночь где-нибудь ещё, - улыбнулся Соби, как всегда прочитав его мысли, которые, наверное, не так уж и сложно было прочитать.
Рицка отвернулся к окну и сказал:
- Я всё-таки хотел бы остаться здесь. Здесь так хорошо, в этой машине.
- Но ты скоро устанешь и захочешь спать. А спать в машине очень неудобно.
- Да, наверное, - Рицка затих. Возражения Соби всегда были разумны. И хоть он и говорил постоянно глупости, также постоянно он поражал Рицку своей взрослостью и присущей взрослым способностью позаботиться о ком-то. Соби. Ты ведь не шутишь даже когда я почти верю, что это шутка, купившись на твою улыбку. Но ты серьёзен чаще, чем это может показаться. Давай, продолжай в том же духе. И может, своими взрослыми разумными доводами тебе даже удастся убедить меня, что без тебя мне будет хорошо. И не больно.
- Рицка. Посмотри на меня, пожалуйста.
Рицка вздрогнул и повернулся к нему. В его глазах отражение моей боли и тоски, подумал он, встретившись с Соби взглядом.
- Прости, - одно только это слово в ответ на все надежды Рицки. Но действительно становится легче. – Мы поедем туда, куда ты скажешь. Куда захочешь. Даже если это далеко-далеко. Мы можем уехать куда угодно, Рицка. А можем остаться здесь и превратиться в сугроб, как ты и сказал. Так чего же ты хочешь?
Рицка засмеялся.
- Уж сугробом я точно быть не хочу! Поехали куда-нибудь! Мне всё равно, только чтобы ехать! – сказал мальчик. Он бы ещё хотел добавить, что «только бы с тобой», но, конечно, он не мог произнести это вслух. Было очень много вещей, которые Рицка никогда не сможет сказать ему. Как будто внутри него был неподъёмный ржавый рычаг, повернуть который не хватало сил. Прости и за это, Соби. Прости, что ты так никогда и узнаешь, как много значишь для меня.
Они поехали, наконец. Поехали вперёд, и Рицка улыбался.
- Расскажи мне про Китай, - попросил он, устраиваясь на сидении поудобней.
- Зачем тебе? – удивился Соби.
- Просто. Мне хочется знать всё о том месте, где ты будешь жить. В какой город поедешь?
- Пекин, - и снова взгляд его предельно сосредоточен. В то время как Рицка полностью расслабился. Он только никак не мог решить, на что ему больше хочется смотреть – на дорогу или на Соби.
- Ну, тогда расскажи мне про Пекин.
- Пекин очень старый и красивый город, – начал Соби, а Рицка окончательно определился с тем, что хочет смотреть на него. Ему очень нравилось наблюдать, как медленно двигаются его губы, как убирает он спадающие на глаза пряди волос, а взгляд не отрывается от расстилающейся впереди дороги, и взгляд этот такой одухотворённый, словно Соби видит перед собой не заснеженное шоссе, а этот самый Пекин, про который с таким увлечением рассказывает. – Там есть на что посмотреть, очень много исторических достопримечательностей, и единственным недостатком является, пожалуй, не слишком чистый воздух. У нас и природа, и воздух намного лучше.
- А еда?
- Ты опять о еде? – засмеялся Соби.
- Да нет же! – выкрикнул Рицка, смутившись и тут же вспомнив, чем закончился прошлый разговор на эту тему. – Просто… ты этим интересуешься вроде. Китайская кухня… и…
- Я понял, - Соби бросил на него короткий тёплый взгляд. – Я слышал только, что утка по-пекински очень вкусная, а ещё неплохи местные красные вина. Обещаю приехать с новыми интересными рецептами и приготовить что-нибудь для тебя.
Рицка заулыбался так же тепло, и взгляд его засиял чистым безмятежным восторгом.
- Это было бы здорово! Только не забудь!
- Как я могу забыть об этом? – удивился Соби.
- А ещё… - Рицка отвернулся и посмотрел на дорогу. Так было легче говорить. – Не забывай, как ты пришёл ко мне и сказал, что любишь, и пообещал быть моим. Ну и пусть, что это обещание невыполнимо. Это ничего. Просто я не хочу, чтобы ты забыл все эти дни, когда мы были вместе, - он говорил быстро и сбивчиво, и как будто и сам пугался того, что говорил.
- Я не забуду, - откликнулся Соби. Рицка не решался посмотреть в его сторону. Щёки его пылали. Никогда ему не приходилось говорить ничего подобного.
- И помни ещё, что это я проколол тебе уши. А ты сказал, что теперь, всякий раз глядя в зеркало, будешь вспоминать меня.
- Я помню.
- И помни, как мы вместе гуляли в парке с фотоаппаратом. Как много замечательных воспоминаний мы сделали тогда! Фотки ведь ещё у тебя?
- Да. Я возьму их с собой. Я не забуду.
Глаза снова предательски защипало, и Рицка сморгнул слёзы. Он ведь хотел быть сильным. Он пообещал себе, что будет.
- Рицка, ты любишь меня?
Рицка сначала даже не понял от неожиданности, а потом посмотрел на него в испуге:
- Что?! Ты чего это вдруг?!
- Ничего. Ты никогда этого не говорил. А мне хотелось бы и это тоже помнить. Любишь всё-таки?
Сердце у мальчика заколотилось, как когда Соби полез к нему целоваться. Ну вот зачем он так? Ведь можно же и без этого! Зачем, Соби?! Сказать «Я люблю тебя» взрослому мужчине стоило слишком больших усилий, и, вообще, это стоило усилий, а «рычаг» был такой тяжёлый. Да и вообще, то, что он чувствует, называется любовью? Или как?! Должно же это как-то называться, в самом деле! Если не дружба, то…. Эти чувства совсем не похожи на те, которые он испытывает к своим друзьям Юйко или Яёю, не похожи даже на любовь к Сеймею или маме. И снова трудно дышать.
- Молчишь? – спросил Соби без тени укора или обиды. Но лучше бы он обиделся, чем произнёс это с таким равнодушием. Теперь Рицка уже совсем ничего не мог сказать, даже если и почти решился секунду назад.
И как же теперь быть, спрашивал он себя, уже готовый всё-таки расплакаться. И только от мысли, что лишь девчонки ревут и распускают сопли, когда дело касается любви, он сдержался. В груди поселилось какое-то неприятное тянущее ощущение, которое Рицка назвал бы «упущенным шансом», если бы имел больше опыта. Но он раньше ничего подобного не испытывал, не знал, что есть такие моменты, в которые появляется исключительная возможность сказать или сделать что-то. Моменты, вспыхивающие среди хаоса и темноты и затухающие надолго, если не навсегда. Но Рицка не знал о них. И не мог дать никакого определения этому ужасному чувству, и расстраивался ещё больше от этого.
Он чувствовал, что всё-таки должен что-то сказать, но не знал, что именно и совсем потерялся, и смотреть на Соби уже не мог, и даже на дорогу не мог. Только на свои колени, с пристальным вниманием изучая шов на джинсах.
«Чёрт, вечно я умудряюсь всё испортить!», - подумал он вдруг со жгучей досадой.
Соби, да не молчи же ты!
Но Соби, по всей видимости, не хотел выручать его. Рицка всё-таки поднял голову, потому что боялся, что слёзы вытекут, если он будет сидеть с опущенным лицом. И почему всё так скверно складывается? Он ведь хотел нормально попрощаться с Соби, но всё вышло как-то нескладно и по-дурацки.
В боковом стекле всё мелькали деревья с голыми сухими ветвями, простирающимися к чёрному небу, маленькие домики и садики. Так быстро. Эта скорость…
- Соби, ты что-то разогнался! – сказал Рицка, радуясь, что у него появилась возможность хоть что-то сказать.
- Разве? Тебе кажется.
Но Рицке не казалось. Он был уверен, что они едут с каждой минутой всё быстрее. В такой снегопад, когда впереди почти ничего не видно, это было слишком опасно.
- Может, нам действительно лучше повернуть назад? – спросил Рицка.
Соби пожал плечами и ничего не ответил. Рицка сглотнул. Я его обидел. Ну и дела. Всё становится только хуже! Не надо было им вообще никуда ехать! В этих прощаниях всё равно нет ни малейшего смысла, и легче от них не станет! Они стараются вести себя как обычно, но это всё пустое. В этом ничего нет, и то, что они хотят сказать на самом деле, они всё равно никогда не скажут.
- Соби, поворачивай! – закричал он вдруг.
Соби даже не дрогнул от этого неожиданного, разорвавшего тишину крика.
- Рицка, успокойся, - только и сказал он в ответ.
- Это тебе надо успокоиться! Чего так гонишь?! Поворачивай, я сказал!
Брови Соби сошлись на переносице, как будто он разозлился, или испытывал сильное раздражение. Руки резко крутанули руль. И в тот же миг Рицку ослепил неизвестно откуда взявшийся белый свет фар. Им навстречу, оглушительно сигналя, летел грузовик. Соби попытался развернуться назад, но было уже поздно. Они оказались на встречной полосе.
Рицка успел только коротко выдохнуть. Даже вскрикнуть он не смог. Взгляд приковала молниеносно надвигающаяся груда металла. Он ни о чём не успел подумать. А потом вдруг стало темно и больно. Очень больно.